Фраза звучит расплывчато, но Риг подтверждает, и голос его серьезен.
– Конечно, мастер. Мы с вами обязательно встретимся…
В дверях он столкнулся с Инголфом, и эта встреча, кажется, Рига вовсе не обрадовала. Он вдруг сжался, оскалился, но тут же взял себя в руки.
– Вы позволите?
Инголф молча освободил путь.
– Надо же, – сказал он, проводив Рига насмешливым взглядом. – И этот объявился. Темной ночи, мастер. Простите, что без подарка.
– Ничего.
Брокк отступил, позволяя гостю войти.
– Все-таки странный он. – Инголф, придерживая дверь ногой, глядел на Рига. А тот удалялся каким-то нервным, подпрыгивающим шагом. – Зачем приходил?
– Насколько я понял, просто так.
– Что ж, хорошая причина. – Инголф все же вошел. – Мальчишка тоже заглядывал?
– Да.
– Он абсолютно невменяем.
Инголф снял желтые перчатки, расстегнул альмавиву, на сей раз ослепительно-белую, с алым плюшевым подбоем. Он поднял руку, и рукав темного сюртука слегка съехал, обнажив аккуратное запястье и белый, изящно отогнутый манжет рубашки.
– И его родители ищут… просили о содействии. Вы не возражаете, если я скажу им, что Олаф заглядывал к вам?
– Не возражаю.
Точеные пальцы коснулись шейного платка, потревожив идеальный узел.
– Мастер! – Инголф крутанул булавку, и цепочки, на ней закрепленные, зазвенели. Звоном же отозвались цепи, окружавшие зимнее дерево. – На балу будьте осторожней. До меня дошли некоторые… неприятные слухи, что ваша давняя подруга все никак не успокоится. Вы ею пренебрегли, а это оскорбительно… особенно в ее возрасте с ее репутацией. Этак репутации и лишиться недолго.
Он скалился.
– Мне показалось, мы вполне мирно расстались.
– Вам показалось, – подчеркнул Инголф. – Не верьте отвергнутым женщинам, страшные существа… к слову, поговаривают, что Риг добился-таки внимания той… особы.
– Когда вы стали собирать слухи?
– Когда от слухов стала зависеть моя жизнь. Неприятно, знаете ли, умереть из-за лишней щепетильности.
В чем-то Инголф был, безусловно, прав.
– Быть может, останетесь на ужин?
– Хотелось бы соврать, что с превеликой радостью, но, увы, мастер, не в этом году. Меня ждет жена.
– Вас можно поздравить?
Брокк не без удовольствия отметил, как по лицу Инголфа скользнула тень.
– Мне можно посочувствовать, – буркнул он, раздраженно галстук дергая. – Я вовсе не собирался жениться, но… ладно, это отношения к делу не имеет. Мы ведь о Риге говорили с его реализовавшейся влюбленностью, которая очень быстро прошла.
– И вам это кажется подозрительным?
– Отнюдь. – Инголф все еще разглядывал дерево. Вытащив из кармана узкую ленту, он повязал на ветвь. – Надеюсь, вы не против?
– Нисколько.
Ленты плясали на сквозняке.
…на улице уже готов костер, и в полночь дерево, которое вынесут из дома на руках, вспыхнет живым зимним огнем.
– Так вот, как по мне, не было у него никакой любви, но исключительно противостояние с покойным братцем, пусть будет к нему милосердно материнское пламя. – Инголф церемонно поклонился дереву. – Он потерял соперника, мастер… победил, но при том проиграл.
Инголф обвел взглядом галерею.
– А подобные ему не способны жить сами по себе. Нет, им кажется, что если избавиться от… помехи, назовем это так, то жизнь их чудесным образом преобразится, наступят светлые дни и бесконечное счастье. Но у самих у них никогда не хватает или душевных сил, или решимости, или сил физических, что тоже немаловажно, вот и стонут они, жалуются на судьбу. Однако если та вдруг к жалобам прислушается и устроит несчастный случай…
…смерть Ригера никоим образом не была случайна.
– …то вскоре они разочарованно поймут, что ничего не изменилось. Они по-прежнему никчемны, бессильны и серы. Скучны сами себе. Но признание такое вновь же требует сил, каковых у подобных людишек нет. И тогда они ищут себе новую причину собственных неудач.