голову.
Мог бы… если бы хватило смелости.
А ведь почти решился… еще бы день… или два… добраться до города, доказав, что «Янтарная леди» безопасна. Вернуться. На цыпочках, крадучись войти в ее комнату и глаза закрыть, наклониться к уху и шепотом спросить:
– Угадай кто?
И не оставив время для раздумий, обнять, коснувшись губами мягких волос, на руки подхватить, закружить, чтобы без хмеля и пьяным, безумным слегка.
Не получится.
Будет обида и отстраненная вежливость, которая почти как лед. Оправдываться? Брокк не умеет. Рассказать как есть? А он не знает, как оно есть, и стоит, глядя на небо, которое вовсю полыхает алым, словно там, внизу, разом раскрылись подземные жилы, плеснув на землю лавы.
Нехорошая мысль. Брокк не верит в предсказания, да и не было их, пророчеств, которые должны непременно исполниться, взяв свою плату жизнями.
Год тишины. И преддверие прилива.
Расчеты, чужие, пересмотренные сотни раз. И собственные. Сухой язык цифр, и поле вероятности, запертое в треугольнике центра. Три вершины.
Три бомбы.
Синхронизированный разнонаправленный взрыв. Резонанс. И зов умирающего пламени, на которое откликнется жила… синхронизированный.
Разнонаправленный.
Идеальный.
– Так и знал, что найду вас здесь. – Инголф вошел на мостик и огляделся. – Впечатляет.
Дерево. Бронза.
Стекло.
Красное небо, в котором догорает солнце.
– Мы могли бы… – Инголф кивком указал на пилотов, на капитана, замершего над приборной панелью.
– Конечно.
В кают-компании Лэрдис развлекала беседой репортера, которому удалось справиться с приступом воздушной болезни. И вряд ли она делилась впечатлениями о полете.
Брокк с трудом сдержал раздражение. Почему она появилась именно сейчас? Еще бы немного… ему казалось, время есть, если не целая жизнь, то еще день… неделя… месяц… год прошел, а он… идиот.
– Любопытно, – заметил Инголф, но уточнять, что именно любопытно, не стал. – А каюты могли бы быть и попросторней. Здесь развернуться негде.
Инголф прикрыл дверь и одобрительно кивнул, когда Брокк запер ее на ключ. Каюта и вправду не отличалась размерами и роскошью. Обтянутые красным сафьяном диванчики, полки для ручной клади и откидной столик, ныне закрепленный на стене.
Запахи мастики и кожи, дерева, лака, машинного масла.
– Впрочем, не так и плохо. – Инголф провел ладонью по спинке диванчика. – Присаживайтесь, мастер… к слову, как мои двигатели?
– Хороши, но… не думаю, что это эргономично. Тот запас керосина, который мы взяли на борт…
– Утяжеляет конструкцию.
– Именно.
– Керосин обходится дешевле кристаллов.
– Кристаллы легче, и освободившийся объем багажа компенсирует разницу.
– Не скажите. – Инголф присел, поерзал и скривился, поняв, что ноги вытянуть не удастся. – Во что обойдется перезарядка? Хотя согласен, с наземными экипажами проблема решается элементарной дозаправкой, но признайте, эксперимент интересен.
– Более чем. – Брокк устроился напротив. – Вы для этого меня позвали?
– Отнюдь… хотел сказать, что получил приглашение от его величества… как и Олаф… и Риг.
– Он оправился от смерти брата?
– А были сомнения? Бросьте, мастер, эти двое на дух друг друга не переносили. Не удивлюсь, узнав, что Риг запил не от горя, а от радости. Впрочем, это ведь детали, верно?
Брокк кивнул.
Детали, которые изрядно поблекли за год. И порой Брокк начинал думать, что те ставшие уже историей события ему примерещились, что на самом деле не было ни взрывов, ни бомб, ни писем, ни тайной лаборатории… ни Ригера с перерезанным горлом.