уже ничего не было. Конечно, мирной жизни не было и в этом анклаве, и девяносто процентов жителей вымерли. Но какое-то подобие порядка теплилось в центре города у здания новоявленной Комендатуры, которая держала под прицелом пулеметов окрестные улицы и площади, и что-то вроде закона существовало даже в самые лютые месяцы зимы.
Потом, правда, это все равно рухнуло.
Здесь в Заринске тоже были свои казематы, но тут все было значительно проще — длинный коридор и штук десять каморок. Хотя своя история была и у этого места.
Старики говорили, что здешние коридоры, выкрашенные старой темно-синей краской, помнят еще зловещего убийцу Цепового по кличке, совпадавшей с названием их отряда — Череп. Вот только он не сидел в этом каземате. Он им заведовал. И был правой рукой олигарха Мазаева, правившего здесь на Алтае железной рукой.
Но потом слуга Мазаева умер плохой смертью, а после смерти лишился головы. Вскоре пришел черед и самого хозяина, которого вроде бы убили собственные лакеи и охранники, а труп завернули в ковер и сожгли.
Но подземелья замка заринского правителя продолжили выполнять свою роль и после его ухода в мир теней.
Целую минуту Дмитрий стоял и жевал спичку, опустив глаза в пол. Потом тихо произнес:
— Мустафа Ильясович. Я вас по жизни уважаю… Но я солдат. Да, понимаю, что надо их… Но я не этот, как его… экзекутор.
Теперь уже старый узбек с минуту смотрел на него своим добрым отеческим взглядом, попыхивая трубкой.
— Эх ты… Узнаю себя молодого. Тогда в Пальмире… мне было легко быть жестоким на поле боя. Я был воплощением карающей десницы пророка. Но к безоружным и раздавленным, в плену… это было мне трудно. Но приходилось, когда на то была воля Всевышнего и ад-Дауля. Каждый, кого я проводил по мосту в преисподнюю… глаза их долго являлись мне во сне. Знаешь, наша жизнь — короткий миг. И смерть от ножа делает ее лишь ненамного короче. А значит, нечего жалеть. Ну хорошо. Я найду другого на эту роль.
Димон выдохнул с облегчением. Брать на душу такой грех не хотелось. Вдруг мама права, и есть рай, и святой Петр сидит у его ворот. Хотя он понимал, что тот же Чингиз согласится, да еще удовольствие получит, перерезая глотки или вышибая мозги.
— Спасибо, что поняли. Говорите ваше второе задание. Все сделаю в лучшем виде.
Старику понадобилось всего десять слов, чтоб изложить второе ответственное задание. Окурок кивнул, и в этот момент в кабинет заявилась целая делегация, грохоча и пачкая ковер «берцами».
С болезненным укором Мустафа посмотрел на стоящих в дверях людей. В его глазах читалось: «Я знал, что это мир несовершенный, но не настолько же!»
Трое мужиков, одетых в военную форму, будто специально встали по росту, лесенкой. Первым стоял похожий на медведя Копатыч из «Цербера». Толстый, с руками, как окорока, расписанными вязью татуировок. Совсем недавно он был простым боевиком, потом сержантом и вот теперь выслужился в командиры. Новый командир решал организационные вопросы в основном с помощью кулаков, но худо-бедно добился от этой разношерстной толпы подчинения. Правда, он был недоволен, что в отряде большая «текучка» и что у него постоянно забирают людей, как у самого «зеленого» из «зеленых». Вот сейчас почти половина из тех, кого даже обучить не успели, не вернулась из восточного похода.
Вторым был бородатый Чингиз в своей неизменной лохматой шапке — тоже здоровый, но чуть пониже. Он командовал Сводным разведывательно- диверсионным взводом. Спецурой, проще говоря. Он совсем недавно прибыл с востока и теперь всем рассказывал небылицы про полулюдей и медведей- мутантов.
Третьим стоял Гена Белояров, новый временный командир заринской милиции. Тоже здоровая орясина, но худой, жилистый. Единственный из местных, кому можно было доверять, потому что он был замаран настолько, что без Орды был обречен на скорую смерть. Но они ценили его ум, хватку и видели в нем родственную душу. Ухватками он чем-то напоминал погибшего Рыжего, но был не в пример хитрее. Это он придумал, как избавиться от последнего «главного мента» города, чтоб комар носа не подточил. Труп тогда сбросили в пересохший колодец.
Его Орда с собой возьмет. Такой кадр и в Калачевке пригодится.
Единственный, кто был одет не в камуфляж, а в пиджак и у кого на ногах были обычные туфли — стоял последним. По оттопыренным ушам Окурок сразу узнал теперь уже бывшего временного правителя Заринска. Артур Бергштейн был почти на голову ниже окружавших его командиров и явно чувствовал мандраж.
И все же Бергштейн был в ярости. Настолько, что даже лицо и уши у него покраснели.
— Вы же обещали, что резни не будет!
— Да это разве резня! Ты еще резни не видел, — нависая над ним, загоготал Чингиз. — Резня… это когда кровь течет как река. А тут даже ручейка не было.
Все откровенно смеялись над Артурчиком. Он не был посвящен в их планы.
Хотя Чингиз и сам недавно стал поводом для шуток, когда вернулся с жалкими трофеями и огромными потерями.
