– В высшей степени.
– Как исследователь человеческой психики, вы, вероятно, будете наблюдать за ним столь же отвлечённо, как астроном наблюдает блуждающую комету?
– Совершенно верно.
Он тяжело вздохнул:
– Поверьте, доктор Хардэйкр, было время, когда я ответил бы в точности так же, как вы. В Индии о моём бесстрашии ходили легенды. Даже во время восстания сипаев оно не изменило мне ни на миг. А сейчас… вы видите, во что я превратился сейчас: наверное, во всём графстве Уилтшир не найти существа столь же малодушного. Не будьте так самоуверенны, когда дело касается сверхъестественного: судьба может подвергнуть вас такому же нескончаемому испытанию, какому подвергла меня, – испытанию, которое способно привести человека в сумасшедший дом или свести в могилу.
Я терпеливо ждал, когда он наконец откроет мне свою тайну. Стоило ли говорить, что начало не только заинтересовало меня, но и сильно взволновало.
– Вот уже несколько лет, – продолжал он, – как моя жизнь и жизнь моей жены превратилась в кромешный ад, и причина тому не просто нелепа, она воистину смехотворна. Казалось бы, за столько-то времени можно было и привыкнуть к этому аду, но нет, наоборот: чем дальше, тем невыносимей это постоянное напряжение: мои нервы вот-вот не выдержат. Если вы не опасаетесь за своё здоровье, доктор Хардэйкр, я просил бы вас помочь мне понять природу феномена, который так нас терзает, ибо я чрезвычайно ценю ваше мнение.
– Оно к вашим услугам, хотя я и не уверен, что скажу вам что-то путное. Могу я узнать, о каком феномене идёт речь?
– Мне кажется, вы сможете судить о событиях непредвзято, если не будете знать заранее, с чем вам предстоит столкнуться. Кому, как не вам, известна огромная роль подсознания и наших собственных субъективных впечатлений: ведь живущий в вас, учёном, скептик наверняка подвергнет сомнению то, что вы видели. Так что давайте уж примем меры предосторожности.
– Что я должен сделать?
– Я всё объясню. Пойдёмте со мной, прошу вас.
Мы вышли из столовой и двинулись по длинному коридору; возле последней двери сэр Доминик остановился. За ней оказалась просторная, с голыми стенами комната, оборудованная под лабораторию; здесь было множество научных приборов, инструментов и химической посуды. К одной из стен во всю длину была пристроена полка, на ней стоял длинный ряд стеклянных банок с различными органами и тканями, поражёнными болезнями.
– Как видите, я не бросил своего прежнего увлечения, – пояснил сэр Доминик. – Эти банки – всё, что осталось от некогда великолепной коллекции, остальное, увы, погибло в девяносто втором году, когда сгорел мой дом в Бомбее. Для меня это обернулось большим несчастьем во многих отношениях. У меня были образцы редчайших заболеваний, а коллекция больных селезёнок, подозреваю, не имела себе равных в мире. Это, однако, и всё, что удалось спасти.
Я стал рассматривать коллекцию и сразу же понял, что, с точки зрения врача, это поистине редчайшее сокровище: увеличенные внутренние органы, зияющие полости кист, искривлённые кости, омерзительные паразиты, развивающиеся в организме человека, – ярчайшая иллюстрация того, что делает с человеком Индия.
– Тут есть небольшая кушетка, видите, – продолжал хозяин поместья. – Разумеется, нам и в голову бы не пришло предложить гостю столь убогое помещение, но раз уж события приняли такой неожиданный поворот, я буду вам бесконечно признателен, если вы согласитесь провести здесь ночь. Но, может быть, подобная перспектива отталкивает вас – в таком случае вы должны без колебания сказать мне это, прошу вас.
– Отталкивает? Напротив, – возразил я, – она меня чрезвычайно привлекает.
– Моя спальня – вторая слева, и если вы почувствуете, что вам необходимо общество, позовите меня, я тотчас буду здесь.
– Надеюсь, мне не придётся тревожить ваш сон.
– Я вряд ли буду спать. У меня бессонница. Так что зовите меня, не церемоньтесь.
Условившись таким образом, мы вернулись в гостиную, где нас ждала леди Холден, и стали беседовать о предметах не столь серьёзных.
Когда я сказал дяде, что с удовольствием приму участие в ночном приключении, это вовсе не было бравадой. Я никогда не стал бы утверждать, что я сильнее или храбрее кого бы то ни было, но когда вы уже сталкивались со сверхъестественным, у вас пропадает тот смутный необъяснимый ужас перед неведомым, который трудно вынести человеку с воображением. Человеческая душа не способна испытывать более одного сильного чувства одновременно, и если вас переполняет любопытство или нетерпение учёного, для страха просто не остаётся места. Правда, дядя мне признался, что и сам когда-то придерживался таких же взглядов, но я рассудил – ещё неизвестно, что именно надорвало его психику – сорок лет работы в Индии или нервное потрясение, которое ему пришлось пережить. У меня, во всяком случае, нервы железные, голова холодная, и потому я закрыл за собой дверь лаборатории, чувствуя волнение и азарт охотника, который подстерегает дичь, снял обувь и пиджак и прилёг на покрытую ковром кушетку.
Лаборатория оказалась далеко не самой удобной спальней. Сильно пахло разными химическими реактивами, особенно остро ощущался метиловый спирт. Да и обстановка не располагала к отдыху. Взгляд мой упирался в отвратительный ряд стеклянных сосудов с поражёнными болезнью тканями и органами, которые когда-то доставили людям столько страданий. Окно было без штор, и в комнату лился белый свет почти полной луны, на
