пытать. Но что я могу сделать и уж непременно сделаю… Скажите-ка ему, Али, что, коли он не заговорит завтра поутру, я его так высеку, что всю шкуру у него со спины сдеру, не будь я Гилари Джойс! Перевели?
– Так точно, сэр.
– Отлично, а теперь, красавчик, ступай-ка себе спать. Желаю приятных сновидений, а также сладких помышлений о том, что день грядущий тебе готовит!
На этом допрос закончился. Стража увела арестанта. На ужин ему дали риса и воды.
Гилари Джойс был добрейшим человеком и потому целую ночь не мог глаз сомкнуть. Он с ужасом думал, что ему придётся-таки высечь араба. Эта мысль мучила его, он ворочался с боку на бок, и сон никак не приходил. Очень ему хотелось надеяться, что дело ограничится пустяками и что от одного вида ремённых плёток пленник наконец перестанет упрямиться.
«А что, если вдруг окажется, что он и впрямь немой? За что ж его тогда сечь-то?» – вдруг подумалось Джойсу, и эта мысль так разволновала его, что он окончательно решил не трогать арестованного, а просто-напросто отправить его в Ассуан, пусть это и рушило все его честолюбивые планы.
Пока Джойс на все лады предавался сим размышлениям, вопрос разрешился вдруг сам собою. В палатку к нему вбежал Мухаммед-Али.
– Сэр! – крикнул он. – Пленник исчез!
– Как исчез?!
– Бежал, сэр! И вместе с ним исчез наш лучший верблюд. В палатке пленного прорезана дыра! И бежал он, видать, давно.
Гилари Джойс со всем рвением принялся за розыски. Кавалерия изъездила все окрестности. Суданцы рыскали всюду, осматривая следы и выискивая араба. Но всё зря. Беглец словно испарился.
С тяжёлым сердцем Гилари Джойс написал о происшедшем официальный рапорт и отправил его в Ассуан. Через пять дней от генерала получили краткий приказ, который предписывал Джойсу незамедлительно явиться и сделать личный доклад. Скверно почувствовал себя молодой офицер. От сурового начальника, который не щадил ни себя, ни других, оставалось ждать только самого худшего.
И вот самые скверные его предчувствия не замедлили оправдаться. Измученный дорогой, усталый, он явился под вечер в штаб-квартиру генерала. За столом, заваленным бумагами и картами, сидели, погружённые в раздумья, старый генерал и начальник его разведки. Гилари Джойса, разумеется, ждал самый холодный приём. Генерал сказал:
– Итак, капитан Джойс, вы, насколько я понял, позволили себе упустить из рук чрезвычайно важного пленника?
– Виноват, сэр. Я крайне сожалею.
– Не сомневаюсь, что сожалеете, но дела этим не исправишь. Вы хоть что-нибудь узнали от него прежде, чем он сбежал?
– Нет, сэр.
– Вот как! И почему же?
– Он упорно молчал, сэр.
– И что же? Вы не пробовали его разговорить?
– Да, сэр, я сделал всё, что мог.
– Что именно?
– Я пригрозил ему пыткой, сэр.
– А он?
– Всё так же молчал, сэр.
– Каков он был из себя?
– Высокого роста, по всей видимости, головорез, сэр.
– Его приметы?
– Длинная чёрная борода и серые глаза. Да ещё странность: то и дело то ли гримасничает, то ли подмигивает.
Генерал заговорил сурово, неумолимо:
– Ну-с, капитан Джойс, я не могу вас поздравить с удачным началом службы в Египте. Вам, конечно, известно, что я особо подбираю себе офицеров, а выбор у меня, знаете ли, большой – вся британская армия. Все просятся сюда ко мне, и я должен поэтому быть очень требователен и строг. Несправедливо будет, если я стану держать у себя неаккуратных офицеров в то время, как достойные ждут вакансий. Если не ошибаюсь, вы командированы сюда из Красного Королевского?
– Так точно, сэр.
– Не сомневаюсь, что полковник будет рад вашему возвращению.
Тяжесть легла на сердце Джойсу. Он стоял и молчал.
– Моё окончательное решение вы узнаете завтра, – сказал генерал.
Джойс отдал честь и повернулся через левое плечо, чтобы идти… И вдруг он слышит слова, сказанные ему в спину, да к тому же по-арабски:
