Мой южноамериканский родственник был настолько поглощён своим имением и его необычными обитателями, что, как мне показалось вначале, внешний мир его нисколько не интересовал. То, что интересы у него всё же были, и притом насущные, вскоре стало ясно по числу получаемых им телеграмм. Они приходили в разное время дня, и всегда он прочитывал их с сильнейшим волнением. То ли это новости со скачек, думал я, то ли с фондовой биржи – во всяком случае, его внимание было приковано к неким неотложным делам за пределами Саффолка. В каждый из шести дней моего пребывания он получил не менее трёх-четырёх телеграмм, а то и семь-восемь.
Я так приятно провёл эти шесть дней, что под конец у меня с двоюродным братом установились самые сердечные отношения. Каждый вечер мы допоздна засиживались в бильярдной, где он потчевал меня рассказами о своих невероятных приключениях в Америке, о делах столь отчаянных и безрассудных, что трудно было соотнести их со смуглым коренастым человеком, сидевшим передо мной. В свою очередь, я позволил себе вспомнить некоторые эпизоды из лондонской жизни; они заинтересовали его так сильно, что он выразил твёрдое намерение приехать ко мне в Гроувнор-Мэншенс. Он говорил, что ему не терпится окунуться в мир столичных увеселений, и скажу без ложной скромности, что он не смог бы найти лучшего гида, чем я. И только в последний день я отважился поговорить с ним начистоту. Я без прикрас поведал ему о моих денежных затруднениях и близком крахе, после чего спросил его совета – хотя рассчитывал на нечто более существенное. Он внимательно слушал, сильно затягиваясь сигарой.
– Но послушайте, – сказал он, – вы ведь наследник нашего родича, лорда Саутертона?
– Это верно, но он не такой человек, чтобы назначить мне содержание.
– Да, о его скупости я наслышан. Мой бедный Маршалл, вы действительно попали в очень трудное положение. Кстати, как здоровье лорда Саутертона?
– Я с детства только и слышу, что он в критическом состоянии.
– То-то и оно. Скрипит, скрипит – и проскрипит ещё долго. Так что вам ещё ждать и ждать. Господи, ну и попали же вы в переплёт!
– Я надеялся, сэр, что вы, зная всё, могли бы согласиться ссудить мне…
– Ни слова больше, мой мальчик! – воскликнул он, крайне растроганный. – Вернёмся к этому разговору сегодня вечером, и заверяю вас, что сделаю всё возможное.
Я не жалел о том, что мой визит приближается к концу, ибо чувствовал, что по крайней мере один из обитателей дома всей душой жаждет моего отъезда. Измождённое лицо и ненавидящие глаза миссис Кинг становились мне всё более и более неприятны. Из страха перед мужем она не решалась на прямую грубость, но её болезненная ревность проявлялась в том, что она избегала меня, никогда ко мне не обращалась и всячески старалась омрачить моё пребывание в Грейлэндсе. В последний день её поведение стало столь вызывающим, что я непременно уехал бы, если бы не обещанный вечерний разговор с хозяином, на который я возлагал большие надежды.
Ждать пришлось допоздна, потому что мой двоюродный брат, который получил за день ещё больше телеграмм, чем обычно, после обеда удалился в свой кабинет и вышел, лишь когда весь дом заснул. Я слышал, как он, по своему обыкновению, ходил и запирал на ночь двери; наконец он вошёл ко мне в бильярдную. Его плотная фигура была облачена в халат, а на ногах красовались яркие турецкие шлёпанцы. Усевшись в кресло, он приготовил себе стакан грога, причём, как я успел заметить, виски там было куда больше, нежели воды.
– Господи! – сказал он. – Ну и ночка!
Ночка и впрямь выдалась скверная. Ветер так и завывал, зарешёченные окна тряслись и, казалось, вот-вот вывалятся. И чем сильнее свирепствовала буря, тем ярче казался свет желтоватых ламп и тем утончённее аромат наших сигар.
– Итак, мой мальчик, – обратился ко мне хозяин, – теперь нам никто не помешает, и впереди целая ночь. Расскажите мне о состоянии ваших дел, и тогда будет ясно, как привести их в порядок. Я хочу знать всё до мелочей.
Подбодренный этими словами, я пустился в пространные объяснения, где фигурировали все мои поставщики и кредиторы – от домохозяина до слуги. В блокноте у меня были записаны все цифры, и не без гордости могу сказать, что, выстроив факты в единый ряд, я дал весьма дельный отчёт о моём бездельном образе жизни и плачевном положении. Однако я с огорчением заметил, что мой собеседник крайне рассеян и взгляд его устремлён в пустоту. Если он вставлял замечание, то оно было столь формальным и бессодержательным, что становилось ясно: он ни в малейшей степени не следит за ходом моей мысли. Время от времени он изображал интерес, прося меня что-нибудь повторить или изложить более подробно, после чего немедленно погружался всё в ту же задумчивость. Наконец он встал и кинул в камин окурок сигары.
– Вот что, мой мальчик, – обратился он ко мне. – Я с детства не в ладах с цифирью, так что простите мою бестолковость. Набросайте-ка всё на бумаге да не забудьте вывести общую сумму. Как увижу глазами – сразу пойму.
Предложение было обнадёживающим. Я пообещал изложить всё как есть.
– А теперь пора и на боковую. Бог ты мой, уже час пробило!
Действительно, сквозь неистовый рёв бури послышался бой часов. Ветер шумел, как настоящий водопад.
– Перед сном я должен проведать кота, – сказал хозяин. – Он всегда беспокоится в ветреную погоду. Пойдёте со мной?
– Конечно, – ответил я.
– Только тихо и молча, а то все спят.
