мурашки бегали у него по спине. В растерянности он оглядывался по сторонам, ища исчезнувшее оружие. Бороться же с этим великаном без оружия не имело смысла: тот его швырнул в кресло, как ребёнка.
Граф взял в руки пустую бутылку и поглядел в неё на свет.
– Ай-яй-яй! Неужели Пьер не мог вам предложить ничего получше? Мне прямо стыдно перед вами, капитан Баумгартен. Впрочем, мы этот промах сейчас исправим.
Он приложил к губам свисток, что был при нём на груди. На зов немедленно явился старый слуга.
– Шамбертен из отделения номер пятнадцать! – крикнул граф.
Через минуту слуга явился снова, с осторожностью неся покрытую паутиной серую бутылку. Граф налил два стакана.
– Пейте, – сказал он, – это лучшее вино моего погреба. Такого шамбертена вы не найдёте нигде от Руана до Парижа. Пейте, милостивый государь, и будьте счастливы. У меня есть ещё холодное мясо и два свежих омара, только что доставленные из Гонфлёра. Итак, позвольте мне предложить вам второй, более изысканный ужин?
Немецкий офицер отрицательно потряс головой, но налитый хозяином стакан осушил до дна. Граф налил второй стакан и начал упрашивать гостя поесть, предлагая ему разную вкусную снедь.
– Всё, что находится в этом доме, к вашим услугам, – говорил он, – вы только приказывайте. Не хотите – как угодно; в таком случае пейте вино, а я вам буду рассказывать одну историю. Мне давно уже хотелось рассказать эту историю какому-нибудь немецкому офицеру. Я расскажу вам о моём сыне, моём единственном сыне. Он был взят в плен и умер во время бегства из плена. Это презанимательная историйка, и мне кажется, я могу вам обещать, что вы её никогда не забудете.
Надо вам сказать, капитан Баумгартен, что мой сын служил в артиллерии. Это был красивый мальчик, и мать справедливо гордилась им. Она умерла неделю спустя после того, как мы узнали о его смерти. Новость эту нам принёс его товарищ офицер. Они были вместе взяты в плен и вместе бежали. Ему удалось бежать, а мой мальчик умер. Я вам, капитан, расскажу всё, что сообщил мне офицер.
Сына взяли в плен в Вейссенбурге четвертого августа. Пленников разделили на партии и отправили в Германию разными дорогами. 5-го числа д’Эсташа привели в деревню Лаутенбург. Старший немецкий офицер обошёлся с ним очень ласково. Этот добрый полковник зазвал моего голодного мальчишку к себе на ужин, предложил ему всё, что мог, откупорил бутылку хорошего вина – одним словом, поступил с моим сыном так, как я с вами. В заключение он предложил ему сигару. Могу ли я просить вас, капитан, выбрать себе сигару?
Немец отрицательно качнул головой. Им начинал овладевать ужас. Губы странного собеседника улыбались, но глаза его горели ненавистью.
– Да, – продолжал граф, – этот полковник был добр к моему мальчику. Но, к сожалению, капитан Баумгартен, на следующий же день военнопленных отправили в Этлинген, по ту сторону Рейна. Там им не повезло. Один из офицеров, наблюдавший за ними, был невежда и негодяй. Он находил удовольствие в том, чтобы унижать и оскорблять храбрых пленников, оказавшихся в его власти. Мой сын грубо ответил на одно из его издевательств, и офицер ударил его прямо в глаз… Вот так ударил!
И в столовой замка раздался звук удара. Немецкий офицер схватился руками за лицо, и его пальцы мгновенно обагрились кровью. Граф снова уселся в кресло и продолжал:
– Лицо моего мальчика было обезображено этим ударом, и данное обстоятельство послужило поводом для новых издевательств офицера. Кстати, капитан, у вас сейчас уже смешное лицо. Если бы ваш полковник увидал вас сейчас, то он, наверное, подумал бы, что вы побывали в хорошей переделке. Однако я возвращаюсь к моему рассказу. Молодость и несчастное положение моего сына тронули сердце одного добросердечного майора, который дал ему взаймы под честное слово десять наполеондоров. Эти десять золотых монет я возвращаю вам, капитан Баумгартен. Иначе я поступить не могу, так как имя доброго майора мне неизвестно. Я глубоко, сердечно благодарен за доброе отношение к моему сыну.
Гнусный тиран, однако, продолжал сопровождать военнопленных до Дорлаха и далее до Карлсруэ. Сына моего он продолжал обижать и оскорблять всячески. Его сердило то, что мой мальчик держал себя гордо. Он не хотел выказывать притворной покорности этому немцу, он был горд, в нём жил дух хозяев Чёрного замка. И знаете, что делал с моим сыном этот подлый негодяй? О, клянусь, кровь его ещё обагрит мою руку!.. Он награждал моего мальчика пощёчинами, бил его, вырывал волосы у него из усов… Он с ним поступал… вот так… вот этак… и опять-таки вот так!
Напрасно капитан Баумгартен силился вырваться и спастись. Он был беспомощен в железных руках страшного гиганта, который истязал его всяческим образом. Когда ему наконец удалось подняться на ноги, граф снова швырнул его в кресло. Капитан был окровавлен, кровь заливала ему глаза, он ничего не видел перед собою.
Не помня себя от гнева и стыда, несчастный офицер теперь громко рыдал.
– Вот и мой сын так же плакал от бессильного унижения, – продолжал владелец Чёрного замка. – Надеюсь, вы теперь хорошо понимаете, как ужасно чувствовать себя беспомощным в руках дерзкого и бессовестного врага. Сын мой наконец прибыл в Карлсруэ. Лицо его было совершенно изуродовано злым надсмотрщиком. В Карлсруэ в нём принял участие один молодой баварский офицер. Капитан, ваши глаза в крови. Позвольте мне обмыть ваше лицо холодной водой и обвязать его этим шёлковым платком?
Граф сделал движение к немцу, но тот отстранил его:
