отправят на знаменитые красильни Тира: именно там отделывают и украшают пышные наряды. Рядом причалил корабль из Британии с грузом олова. Ящики с драгоценным металлом, столь необходимым для производства бронзы, бережно передавали по цепочке – из рук в руки – и аккуратно устанавливали на высокие фуры. Грек невольно улыбнулся: слишком уж неподдельно дивится неотёсанный мужлан-оловянщик из Корнуолла, разглядывая величественную колоннаду Мелмота и возвышающийся за ним фронтон святилища Астарты. Впрочем, друзья-товарищи не дали ему глазеть долго: подхватив его под руки, они потащили его на дальний конец причала к питейному дому, справедливо полагая, что назначение этого здания он поймёт быстрее и лучше.
Грек, всё ещё улыбаясь, направился было в храм, но дорогу ему заступил один из безбородых, гладковыбритых жрецов Ваала.
– Господин мой, ходят слухи, что ты выступил в долгий и опасный поход. У твоих воинов длинные языки, и цель похода уже ни для кого не тайна.
– Ты прав, – ответил грек. – Впереди у нас нелёгкие времена. Но куда тяжелее было бы отсиживаться дома, зная, что честь великих ахейцев попрана грязным азиатским псом.
– Я слышал, вся Греция приняла горячее участие в этом споре?
– Верно. Все вожди – от Фессалии до Малеи – подняли своих людей за правое дело. В авлидской бухте собралось галер числом до двенадцати сотен.
– Что ж, войско и впрямь несметное, – согласился жрец. – А есть ли среди вас вещуны и пророки? Раскрылось ли вам, что ждёт вас на бранном пути?
– Да, с нами пророк по имени Калхас. И войну он предрёк долгую. Лишь на десятый год грекам суждена победа.
– Слабое утешение! Так ли велика цель, за которую надо отдать десять лет жизни?
– Я готов отдать не десять лет, а всю жизнь – лишь бы сровнять с землёй гордый Илион и вернуть Елену во дворец на холм Аргоса!
– Я – жрец Ваала, и я помолюсь, чтобы вам сопутствовала удача, – сказал финикиец. – Говорят, троянцы – стойкие воины, а их предводитель, сын Приама Гектор, умён и могуч.
Грек горделиво усмехнулся:
– Иным и не вправе быть противник длинновласых греков. Как иначе он сможет противостоять сыну Атрея – Агамемнону из златообильных Микен – или сыну Пелея Ахиллесу с его мирмидонянами?! Но всё это в руках судьбы… Скажи-ка лучше, что вон там за люди? Их вождь, похоже, рождён для великих дел.
Высокий мужчина в длинном белом одеянии, с золотой повязкой на ниспадающих на плечи золотисто-каштановых кудрях, ступал широко и упруго: видно, привык к просторам, а не к тесным городским улочкам. Лицо его было румяно и благородно, на упрямом квадратном подбородке кудрявилась короткая жёсткая борода. Он смотрел попеременно то вверх, на вечернее небо, то вниз, на скользящие по водам суда, и в голубых глазах его сквозила возвышенная задумчивость, присущая поэтам. Рядом шагал юноша с лютней, шагал легко и изящно – словно прекрасная музыка в человечьем обличье. С другого же боку от вождя, с сияющим щитом и тяжёлым копьём, шёл грозный оруженосец, и было ясно, что никто и никогда не застанет его хозяина врасплох. Следом шумной толпой двигалась свита: темноволосые, горбоносые, вооружённые до зубов воины алчно зыркали туда-сюда при виде чужого, бьющего через край богатства. Кожа их была смугла, как у арабов, но одеты и вооружены они были куда лучше, чем дикие дети пустыни.
– Это обыкновенные варвары, – ответил жрец. – Он – маленький царёк, правит где-то среди гор, напротив Филистии. Сюда наведывается, потому что затеял построить город, Иебус, – хочет сделать его столицей. А раздобыть древесину, камень да и мастеровых по своему вкусу он может только в Тире. Юнец с лютней – его сын. Впрочем, всё это малоинтересно, мой господин. Пойдём лучше со мной в наружный придел храма. Там сидит жрица Астарты, пророчица Алага. Она предскажет, что ждёт тебя в Трое. Быть может, ты покинешь Тир ободрённый – как многие мужи, которым она оказала эту услугу.
Грека не пришлось долго уговаривать: в те времена его соплеменники всеми способами стремились заглянуть в будущее и с трепетом относились к оракулам, знамениям и приметам. Он последовал за жрецом в святилище, к знаменитой пифии – высокой, красивой женщине средних лет, восседавшей за каменным столом, на котором стояла то ли чаша, то ли поднос с песком. В правой руке она держала халцедоновое стило и чертила на гладком песке причудливые линии, а подбородком опиралась на другую руку. На вошедших она даже не взглянула – лишь рука задвигалась быстрее, выписывая палочки и зигзаги. Потом она вдруг заговорила: по-прежнему не поднимая глаз, высоким и странным голосом, чуть нараспев – точно ветер зашелестел среди листвы.
– Кто же ты, чужеземец, что пришёл к прислужнице великой Астарты? Что привело тебя в Тир, к Алаге?.. Вижу остров, что лежит к западу отсюда, и старца-отца, и жену твою, и сына, который ещё мал и не готов к битвам, и тебя самого – царя твоего народа. Верно ли говорю я?
– Да, жрица, это чистая правда, – подтвердил грек.
– Многие побывали здесь до тебя, но не встречала я мужа более славного. И через три тысячи лет люди будут ставить в пример твою отвагу и мудрость. Будут вспоминать верную жену твою, не забудут ни отца твоего, ни сына – их имена будут на людских устах, когда всё обратится в прах, когда падут величественный Сидон и царственный Тир.
– Алага! Ты шутишь! – воскликнул жрец.
– Я лишь изрекаю то, что диктуют небеса. Десять лет проведёшь ты в тщетных усилиях, потом победишь. Соратники твои почиют на лаврах, но не ты.
