Немца.
Вернулся сударь капитан в виде чрезмерно взъерошенном, даже учитывая ещё одну бессонную ночь.
– Да, – сказал человек, неприятным жестом потирая шею, – император ваш – крепкий мужик.
– Но Его Величество не мужик, – в изрядном недоумении ответствовал Кави, – Его Величество есть прямой потомок благороднейшего из благороднейших родов Варты – династии Адинамов, каковая династия берёт свой исток…
– Дурта где? – сказал Немец, бесстыдно пренебрегая историческим уроком.
Что поделать?.. Сударь капитан с очевидностию вкладывал в понятие «мужик» совсем иной – хотя и явно одобрительный – смысл.
Кави вздохнул, наново дивясь различиям в понимании просвещённости. Сам он провёл мало не треть жизни, постигая в свитках даже и само искусство велеречивых изъяснений – существовал ли иной путь для безродного лесного эльфа?.. – и в меру сил неукоснительно старался соблюдать правила «высокого стиля». Сударь капитан, в свою очередь, неизменно демонстрировал глубокий ум, ясную и чёткую речь, прямоту суждений… но столь внезапно выбранить Его Величество «мужиком»…
Предположить, будто собственное происхождение сударя капитана в такой мере высоко, что с высоты сей становится несущественным различие в благородстве меж монархом и землепашцем – нет, это было бы уж слишком.
Пагди… Пагди, однако, продемонстрировал полное сродство с Немцем, куда более полное, чем даже и с наследником.
– Дурта пребывает в своей мастерской, – сказал Кави, отказываясь далее предаваться столь непростым размышлениям, но находя опору в более земных заботах, – учит меня читать.
Немец оторвался от чашаки с водою. Тонкий аромат дорогой перчёной мадьи вполне объяснял жадность, с которой сударь капитан запивал последствия ночного совета. Впрочем, Адинам Добрый был весьма умерен в употреблении хмельного – но обойтись без ритуальной приветственной братины сам Император никак не мог, а приправа из крми способна иссушить и более привычное к ней горло; иссушить, к счастию, лишь горло, но не разум.
– Ему что, заняться нечем? – поморщился сударь капитан. – А кстати…
Вытирая губы, он присел на чурбан с другой стороны верстака. Запустил руку в мешок, достал небольшую деревянную пластину… о нет, это была – «книга».
Кави уже знал, что именно в таких книгах, собранных из сшитых либо склеенных прямоугольных листов, хранили свои свитки люди Земли. Понять смысл подобного обустройства эльф не мог – очевидно ведь, что куда удобнее поставить обычный свиток на препсу и читать, медленно перематывая с нижнего стержня на верхний. Так и строка схватывается единым взглядом, да и сложнее потерять оставленное место в свитке, ежели возникает вдруг надобность оторваться от чтения.
Спросив взглядом разрешения, Кави, преодолевая непривычку, откинул верхний толстый лист и с любопытством вперил взгляд в крупные чёрные знаки.
– Дальше листай, – ободрил его сударь капитан.
Эльф перекинул несколько рыхлых сероватых страниц. Знаки сделались мельче, но ничуть не более понятны.
– Увы, – сказал Кави, отстраняясь от книги, – этот язык мне не знаком.
– Вот и я ваши свитки читать не могу. А язык-то – понимаю и даже говорю. Много говорю и, похоже, слишком убедительно.
– Рискну предположить, что знание вагну передано вам при переносе, сударь капитан. Согласно сведениям, изложенным в работах Манаса Горы, Пагди…
– Да это-то понятно, – сказал Немец, снова потирая шею, – тут другое…
– Рискну предположить, – снова рискнул предположить Кави, – что поиск взаимопонимания с Его Величеством потребовал от вас известной меры вескости, не так ли, сударь капитан?
Немец как-то исподлобья взглянул на эльфа, но тут же отвёл глаза.
– Читать, значит, учится… – протянул он раздумчиво, явно избегая скользкой темы.
– Ровно так же некогда Дурта учил читать и меня самого, – с тёплой ностальгией сказал Кави. – В его скромной хижине скрывался я после бегства из Нагары, после того как прятаться в гробницах стало уже невозможно. В это время Варта праздновала возвращение войска… а чуть позже начали проявляться и первые знаки пришествия Великой Чумы. Я безмерно тосковал по принцессе Севати, расстаться с которой вынудили меня…
– Ты рассказывал. Тоскует мелкий-то?
– Он ничем не выдаёт своей грусти, – пожал плечами Кави, – лесной эльф, дитя суровой, безразличной к чувствам смертных…
– А ты? – бесцеремонно прервал его Немец.
Мгновение эльф поколебался, но расправил плечи, гордо поднял голову и негромко, но с величайшей твёрдостию заявил:
– Я принял решение не вступать с юным Кави в борьбу за сердце и руку Севати. Так судили суры.
– Горжусь тобой, – довольно мрачно сообщил сударь капитан, – обеими версиями горжусь.
Эльф смутно чувствовал, что не вполне понимает некие вновь открывшиеся обстоятельства, однако обстоятельства сии явно оказались порождены
