Он кивает девушке, стоящей у дверей кухни, и в этот самый момент еда начинает литься рекой — девушки, переваливаясь с бока на бок, разносят ее по залу.
— Где Сисси? — спрашиваю я Джейкоба, который сидит по другую сторону от меня. Он не слушает, следит за тем, как несут еду.
— Сидит с другими девушками, внизу, — небрежно бормочет он. — Девушкам на сцену нельзя.
— Вы должны были настоять, чтобы Сисси…
Но он меня больше не слушает. Он отвернулся, наклонился к Дэвиду и что-то говорит по поводу первых блюд, которые несут к нам.
Я ищу Сисси среди рядов девушек. Она сидит вдалеке, среди этого человеческого моря, так же спокойно и тихо, как остальные. На мгновение наши взгляды встречаются, но к столу тут же подходит группа девушек с тарелками, заслоняя вид.
Еда, исчезающая почти с той же скоростью, с которой ее принесли, действительно потрясающая. Все блюда, поданные такими горячими, что от них идет пар, имеют экзотические названия, которые объявляет нам девушка, принесшая их. Она не успевает поставить тарелки на стол, как ребята жадно на них набрасываются.
— Эпаф! — говорю я. — Надо сделать что-нибудь, чтобы Сисси поднялась к нам.
Он отрицательно качает головой, продолжая жевать.
— С ней все в порядке. Девушки едят внизу, таков закон, — бормочет он с набитым ртом. Он запихивает в рот все больше еды, стараясь не отставать от потока, льющегося из дверей кухни.
Я следую его примеру, понимая, что чудовищно голоден. Хороший знак, значит, я действительно выздоравливаю. Еду все несут и несут: горячую, поджаренную — мясо кроликов и белок, свиней и коров. Самые изысканные соусы, от ароматов которых начинают течь слюни.
— Откуда появляется вся эта еда? — задаю я вопрос, ни к кому не обращаясь.
После двух десертов мы откидываемся на спинки стульев, спокойные и наевшиеся до отвала. В дальнем конце зала раздается звон колокольчика. В тот же момент все откладывают приборы. Со скрипом отодвигаются скамейки, и все встают. Сидеть и продолжать есть остаются только старейшины. Одна из девушек выходит в центр зала.
— Чтение законов, — объявляет она громким, ясным голосом. — Закон первый!
— Всегда ходите группами по три или больше, — гремит в унисон остальной зал. — Одиночество запрещено.
— Закон второй! — восклицает девушка.
— Всегда улыбайтесь с радостью, которую дарует нам Податель.
— Закон третий!
— Подчиняйтесь старейшинам, как самому Подателю.
Все остаются стоять, когда один из старейшин, продолжая жевать, поднимается со своего места:
— У нас замечательные новости. Сегодня мы отмечаем дни рождения Кэсси, Фионы и Сэнди. Кэсси и Фиона сегодня будут ночевать в таверне. Сэнди будет спать после обеда здесь.
Девушки не отвечают.
Старейшина садится обратно. Все рядами выходят из зала. У дверей стоят доски, на которых мелом что-то написано. Девушки, проходя мимо, замедляют шаг и читают.
— Что это? — спрашиваю я.
— Это их назначения, — говорит Эпаф. — Всех жителей деревни каждый день назначают в разные дома для разной работы: шитье, забота о детях, готовка и так далее. Старейшины говорят, что это хорошо — уметь во всем разбираться. Назначают их совершенно случайно. Никогда нельзя понять заранее, с кем ты будешь работать или спать, потому что ночуешь ты в том же доме, где и работаешь. Работаешь в доме тканей, там же и спишь. Помогает почувствовать себя общностью. Не дает застаиваться.
После ужина Крагмэн и еще несколько старейшин ведут меня на экскурсию. Эпаф и остальные ребята, уже знакомые с расположением домов Миссии, отстают от нас. Сисси нигде не видно. Когда я расспрашиваю о ней, старейшины только пожимают плечами. В отличие от девушек, они твердо стоят на ногах, делают длинные шаги, и их ботинки ступают по мощеной дороге с небрежной уверенностью.
— Мы гордимся двумя вещами, — говорит Крагмэн, размахивая полными руками. — Едой и пением.
Как будто по сигналу, один из старейшин оглушительно рыгает. Отвратительный запах гнилых яиц и прокисшего молока заполняет воздух вслед за мерзким влажным звуком.
— Это было не пение, — фыркает другой старейшина, и остальные одобрительно смеются.
— Здесь, — произносит Крагмэн спустя минуту, — та часть деревни, которая отвечает за еду. Достаточно принюхаться, чтобы понять, что ты попал сюда. Растолстеть можно просто от запаха, — он рассматривает дома. — Пойдем, заглянем внутрь.
Мы заходим в ближайший дом, пекарню. Воздух наполнен ароматами хлеба, пончиков и слоек. Я захожу первым и успеваю заметить выражения лиц работающих там девушек до того, как они понимают, что кто-то вошел. Они мрачны, печальны, как будто из помещения выкачали цвет, сделав все серым.
