И тут я чувствую, как когтистая рука хватает меня за щиколотку. Она держит меня уверенно и не собирается отпускать. Я вскрикиваю, выпуская еще пузырьки, пинаюсь, но, кажется, это ее только раззадоривает. Хватка крепнет. Я пинаю вверх еще раз, и моя пятка попадает по чему-то большому и твердому. По голове.
Она с головой под водой! Тварь наверху тоже это осознает и начинает дергаться. Она отпускает меня, но рука запуталась в штанине. В узком пространстве колодца она не может как следует разорвать ткань и когтями кромсает ее, превращая в сетку, в которой пальцы окончательно запутываются. Закатница паникует, чувствуя, что я тащу ее вниз по колодцу. Ее вопль, приглушенный водой смешивается с щелканьем выворачиваемых пальцев. Я чувствую ее последнюю жестокую судорогу, и все стихает. Она утонула.
Я распахиваю глаза, силясь увидеть дно, но вокруг чернота. Я могу только ярд за ярдом проталкивать себя вниз, в бездну. Затем меня посещает жуткая мысль. Что, если вместо дна я коснусь Сисси? Ее закупорившего проход тела, в раздувшейся вокруг одежде, с мертвым и безжизненным лицом, вокруг которого медленно колышутся волосы?
Я зажмуриваюсь, будто пытаясь прогнать из головы этот образ, и пробираюсь ниже. Вода становится холоднее, кровь стучит у меня в ушах.
Мне не выбраться. У меня больше ничего не осталось.
Воздуха нет. Мой разум захватывает безумие, грудь словно раздирают острые когти. Мне хочется, чтобы эти спазмы закончились, чтобы эта последняя стадия утопления прошла и меня принял покой смерти.
Потом мои пальцы касаются чего-то. Не мягкой кожи, а великолепно твердого металла. Дно колодца. Я мечусь во все стороны, стараясь найти, где шахта загибается, чтобы подняться с другой стороны стенки. Только достав головой до дна, я вижу проем. Прямо у себя перед лицом.
Он чудовищно маленький.
Мои плечи едва-едва в него пройдут. Или не пройдут вовсе. Может быть. Или нет. Я тяну руки вперед. У меня нет другого выхода.
Она не такая уж длинная, эта горизонтальная часть. Оказывается, я могу ухватиться за ее край с другой стороны. Я держусь за него и подтягиваю свое тело, как на турнике, протискивая голову и плечи. Голова проскальзывает, оказывается вровень с руками, и я вижу вторую вертикальную шахту. Осталось протащить нижнюю часть тела и оттолкнуться. Несколько секунд. Несколько секунд до воздуха.
Но я застрял. Что-то мешает мне. Это закатница. Она утонула, но ее рука все еще запутана в разорванной штанине. Я тащу за собой этот мертвый вес, застрявший где-то в колодце.
Я тяну сильнее, чувствуя, что немного сдвигаюсь. У меня получается протащить значительную часть тела через горизонтальную перемычку в вертикальную шахту, но затем продвижение останавливается. Мертвая и неподвижная рука закатницы запуталась в моей штанине, и как бы я ни пытался ее стряхнуть, у меня не получается. Я застрял. Даже мертвая, закатница убьет меня.
Это конец. Один в ледяной водной могиле, в непроглядной черноте. Это квинтэссенция моей жизни. Всё — одиночество, отчаяние, растерянность — воплотилось в этой тесной гробнице. Тело расслабляется, напряжение уходит. Спазм, и затем ничего. Даже шум крови в ушах замедляется и стихает. Кулаки разжимаются, и когда руки поднимаются вверх, они кажутся двумя столбами дыма от погребального костра.
Смерть не так уж плоха, на самом деле. Просто понадобилось слишком много времени, чтобы здесь оказаться. Все эти годы.
Надо мной появляется ангел — серый силуэт. Он опускается, глядя на меня широко раскрытыми глазами, волосы от движения сносит назад. Я готов его встретить, когда он протягивает ко мне свои длинные фарфоровые руки. Он тянет меня, дергает раз, два, я застрял.
Что-то меня отпускает, и ангел поднимает меня наверх, к чему-то далекому и несуществующему. Я чувствую, как теплое тело касается моей спины — приятное, успокаивающее чувство. Мы медленно всплываем, он держит меня под мышками, сомкнув руки на груди. Черные стены проплывают мимо, когда мы возносимся вверх, минуя потолок Дома Пустоши, минуя облака и звезды, в небеса. Но в этих небесах нет ни звезд, ни поющих ангелов, ни мощеных золотом улиц, ни молока, ни меда, ни плодов, ни солнца. Только чернота и тьма. А потом исчезает и это.
37
Я прихожу в сознание от грубых настойчивых толчков, ритмично сотрясающих мою грудь. За ними следует небытие: я проваливаюсь обратно, в серую муть.
Потом бархатные губы касаются моих — свежие и сладкие, как утренняя роса. Прикосновение, сначала мягкое, становится сильнее, а затем — почти стальным. В мой рот врывается воздух и скользит вниз по трахее. Обжигающий поток кислорода заливает мой мозг ярким белым светом. Я задыхаюсь, вонючая вода льется у меня изо рта, тепловатая, отвратительная, как будто она гнила внутри меня много лет. Я глотаю воздух, кислород приносит с собой ясность сознания.
— Повернись на бок, — говорит Сисси. — Пусть вся вода выйдет.
Жидкость брызжет из меня; оказывается, я способен вместить гораздо больше, чем думал. Она выходит с такой силой, что кажется, будто я
