местный – с острова Пасхи[79] он, слыхал, наверное. Специально очки таскает, чтобы на местного похожим быть. С ним такая история приключилась: родился он в семье длинноухих белых господ, где-то в тысяча двухсотом году от рождества Христова на том самом острове Пасхи. Только ни в бога, ни в черта тамошние колдуны не верили, желали только вечной жизни и всяческих наслаждений. И научились тела свои нечестивые покрывать татуировками, которые тугор в теле удерживают, да так крепко, что хоть клещами тяни – ни за что не вытащишь. Жизнь их соответственно увеличилась многократно, но с дряблостью кожи и мышц и другими проявлениями старости только физическими упражнениями и морскими ваннами не справишься. В результате бесчеловечных экспериментов над расой темнокожих, с нормальными ушами слуг длинноухие обнаружили, что продлевает красоту и молодость человеческая кровь.
Нетрудно догадаться, что с этого момента темнокожим людям второго сорта пришлось особенно несладко. Они уж и восставали, и воевали, но проклятым белокожим вампирам хоть бы хны – убить-то их нельзя!
Но, как и положено кровососущим, все-таки кой-чего боялись хозяева острова: солнца и соли. Поэтому понастроили подземных тоннелей через весь остров, чтобы спать и скрытно перемещаться.
Голь на выдумки хитра, и темнокожие слуги смекнули, что длинноухих можно просто закапывать на морском берегу прямо в океанскую соленую воду. Но не тут-то было: вампиры ночами раскапывались и всех недовольных высасывали подчистую, чтобы свою подпорченную соленой водой плоть восстановить. Долго эта война длилась, пока среди рабов не родился великий колдун – Рор. Вот он и придумал: над могилами нечестивых кровопийц возводить постаменты – аху, а на них ставить каменную куклу моаи – точную копию захороненного убийцы, прямо с татуировками и растянутыми мочками ушей. Поначалу намаялись с размерами: белокожие силой обладали немереной, из могил вылезали, сдвигая аху и моаи, но весы противостояния медленно и трудно, но все же покачнулись в сторону победы восставших рабов.
Теперь длинноухим приходилось все глубже прятаться в каменных лабиринтах подземелий, выкапывать бездонные провалы: спать-то им все равно необходимо. А короткоухие темнокожие прислужники стали их находить и как картофель выкапывать, а затем и хоронить навсегда.
Наш-то общий знакомый среди вампиров был шишкой немалой величины, и звали его – Паро, дольше всех пробегал от врагов, но когда они его все же нашли, то отгрохали ему самое большое надгробье: на девяносто тонн без малого! Когда морская вода татуировки выела, не смог его тугор дальше за жизнь цепляться, и поступил господин Паро в ледяной круг мучиться, где и получил новое свое имя.
Так что ты о нем не жалей, да и вернется Варлам из Плавильни вскорости, огненный властелин ему благоволит.
Но то дела старые, минувшие, а я к тебе рвался про надежду душ заблудших рассказать.
Кондратий, еще до нового срока, который он через беседу с тобой и получил, пояснял уже, что за канонами теперь смотрят не демоны, а грешники из Плавильни! Но у нас, у смотрителей, большая надежда на тебя! Желаем полностью в грехах раскаяться, да только побаиваемся, что в связи с прошлыми подвигами и нынешним сотрудничеством с демонами прощения нам не видать. Мы даже в контакт с ангелами и прочей светлой братией вступить не способны, сколько ни искали возможностей – ничего не получилось!
А ты – самый подходящий кандидат для испытания возможности искупления: и магией баловался, и с происхождением прямо беда, единственный недостающий штрих – договор с Мамоной.
Заключишь – и все, от нашей братии неотличим! Я ить знаю, откуда тебя выдернул! А сделал я это, чтобы ты дров не наломал: раньше времени на рожон не полез. Подпиши ты бумагу эту проклятущую! Тем более что Мамона тебе самому условия прописать разрешил! А потом и покаешься, обманем рогатых-то – и радость, и почет! А если тебе это удастся, и нам свет в оконце блеснет! А может, сподобишься, да и передашь весточку в светлые чертоги, как мы долю тут тяжкую мыкаем… Ну все, время беседы нашей вышло, ты помни о нас и прощай!
Амфетаминов уплыл куда-то вбок, и я снова очутился в черно-красной зале, в кресле, возле шахматного столика, напротив Лобаня-Мамоны.
Он смотрел на меня и молча ждал ответа. Если ему и было известно о моей отлучке, то он этого никак не показал. Я тоже помалкивал, в голове не было ни одной здравой мысли – так, обрывки недавних событий. До этого дня, когда мне следовало принять решение, даже когда одолевали сомнения, какая-то часть меня уже знала, что из предложенного жизнью я выберу, но сейчас разум молчал, ошеломленный сложностью и неоднозначностью задачи.
С одной стороны, я хотел помочь Кондратию и Амфетаминову и их товарищам. Пусть они душегубы-разбойники и запятнали себя сотрудничеством с адской администрацией, но ведь страдают, желают искупить свою вину. И покаяния ищут не под давлением обстоятельств, могли бы ведь и дальше жить по установившемуся укладу, но их выбор – идти к свету.
С другой стороны, они мне помогают, жертвуя собой, но преследуют свою цель, пусть и благую. И чтобы им помочь, я должен душу свою поставить за них, как будто я им крестный отец или пастырь.
Чтобы оттянуть момент решения, я спросил:
– А кто были эти местные разумные, о которых вы упоминали?!
Мамона удивленно задрал брови и тут же нахмурился, его взгляд красноречиво говорил: «А тебе не наплевать?» – но все-таки ответил:
– Правители духов и стихий. Следы поклонения им есть в любой культуре. Тот, кого русские называют Сварог, греки именуют Зевсом, а скандинавы Тором – рыжебородый повелитель грозы, он существует и по сей день! И такие властелины есть у землетрясений, роста растений, у каждого явления, будь
