то дуновение ветра или камнепад. Некоторые управляют более сложными процессами – Симаргл направляет ток энергии из Прави, через Явь – в Навь, то есть руководит потоком силы, которая течет сквозь каноны. Его брат Велес не только скотий бог, но и страж границ. Перейти через эти охраняемые пределы бытия практически невозможно, не умерев. Но некоторым это удается, тебе лучше других это известно. При таком пересечении вживую Симаргл делает копию тела объекта, и он существует в нескольких мирах. В твоем родном каноне Амфетаминов с Варламом хранили твое тело в больнице.
Мамона сделал паузу. Посмотрел на меня, и я понял, что ему все известно.
– В очень близком, по сути бытия и развития, к твоему родному, почти неотличимом каноне мы находимся сейчас, а дела славенские – очень далеко, и зачем тебя Симаргл туда отправил, мне неизвестно. И полно об этом! Как я понимаю, интермедии окончены, и ждать я больше не намерен! Эта встреча должна окончиться договором или отказом от оного! Несмотря на твое особое положение, формально ты просто человечиш… человек! А это всегда выбор – добывать золото или накапливать его… Я жду довольно продолжительный промежуток времени, а терпение не входит в число моих добродетелей. Говоря откровенно, у меня их вообще нет! У тебя минута! Отсчет пошел!
Теперь он не был похож на доброго дядюшку. Живот подобрался, плечи и нижняя челюсть выдвинулись вперед, в рыхлых щеках пролегли волевые овраги.
Мамона смотрел мимо меня, явно взвешивая варианты дальнейшего развития событий.
Без дурацкой маски он стал более понятен. Нет, не ближе или симпатичнее, а именно понятнее, ему бы тоже стоило потренировать мимику, прежде чем садиться играть в покер, если его посетит такой каприз.
Все его помыслы прорисовались на его лбу: кровь и огонь ждет любого, кто стоит между ним и его целью. Достал я своего новоявленного папашку, шутки кончились.
В таком незавуалированном и агрессивном виде Лобань-Мамона казался гораздо привлекательнее, чем раньше. И то, что передо мной – несомненное зло, перло из каждой клетки его огромного тела.
С каким наслаждением я отправил бы его в короткую эротическую прогулку. Прямо в эти желваки выпалил бы острую фразу, которая сразу отчеркивает личное пространство и разграничивает интересы и отношения. Но я понял, что не смогу, и вовсе не потому, что чувствую пиетет перед родителем.
Витька-друг у них, где-то в клинике, Амфетаминову сразу наказание выйдет, как Кондратию. Тело мое не зря Варлам охранял – оно тоже заложник. А если они его покалечат или убьют, я никогда домой не вернусь, и неизвестно, как это в других канонах отзовется!
Прочитав по моему лицу, что я созреваю для сделки, Мамона просиял обаятельной улыбкой. Овраги и желваки исчезли с жирного лица, и он зачастил, как продавец кофейных машин или брокер:
– Не подумай плохого, сын! Свобода действий у тебя полная, я же объяснил, зачем заключение контракта так необходимо – для статуса! А в остальном – делай, чего душа желает! Хочешь – Славен твой центром объединения всех окрестных народов сделаем – самым большим и богатым городом Европы станет… Ты только позволь тебя обезопасить, а там… кто не был молод, тот не был глуп… Живи грешником или праведником, я возражать не стану!
– Ладно, давай ознакомимся с документом, что зря о беспредметном разговаривать, – нехотя процедил я, понимая, что этот раунд проигран вчистую.
– Пожалуйста, – тут же протянул мне желтую пергаментную страницу Мамона.
Документ был написан каллиграфическим почерком, с завитушками и вензелями, заглавные буквы исполнены на красном поле и могли бы сойти за миниатюры немалой художественной ценности. Взять хоть первую «Я» в виде прекрасного обнаженного юноши, упиравшего руку в бок и отставившего ногу.
Сам текст был прост и занимал полстраницы:
«Я, нижеподписавшийся, принимаю на себя обязательство передать права на неощутимую и нематериальную часть своего тугора в ведомство демонов-искусителей, по первому требованию оных, за выполнение моих желаний высказанных и невысказанных, а равно потребностей, удовлетворения которых могу впредь требовать в устном и письменном виде».
Далее подпись Мамоны в виде копыта и его печать, на которой была изображена все та же монета с четырехугольным отверстием, на оттиске виднелись надписи на разных языках, которые полностью покрывали ее поверхность: ла динеро эль тодо, деньги – все, и так далее.
Возразить или изменить нечего. Я посмотрел на Мамону, он показал большой палец. Как только я прижал свой, в нужном месте, под текстом, пергамент присосался к коже на несколько секунд, на желтой странице осталось алое пятно моей крови.
На этом спецэффекты закончились. Мамона положил контракт в черный портфель, сослался на занятость и ушел, довольно ухмыляясь. Я сидел в одиночестве и прислушивался к ощущениям.
Мне было страшно. Казалось, я совершил чудовищную ошибку, но исправить ее уже невозможно. Как будто жернова чудовищной мельницы совершили свой неумолимый круг и перемололи все, что я ценил и любил, остались только пыль, боль и разочарование.
Они обхитрили меня, теперь это очевидно. Чем бы я ни руководствовался, принимая решение заключить этот договор, теперь – я часть системы Зла и настанет день, когда за это придется ответить перед самым строгим судьей, перед самим собой! Этот бескомпромиссный обвинитель уже предъявил свой
