яростном вопле:
— Смерть им!!!
Либурна выходила на позицию атаки с неторопливостью ядовитой фаланги, нацелившейся на гусеницу. Гарпахи с треском пробили беззащитный борт монеры. На телах рабов за блоками буграми вздулись мышцы — монеру подтягивали на расстояние броска абордажных крюков.
— Луки и пращи к бою! Остальным — укрыться за бортами!
В распоряжении Кезона оказалось шесть лучников, три пращника, один длинноплечий дальнобойный лук он выбрал для себя. Враги тоже и не думали дремать. Вокруг Кезона засвистели стрелы. Вскрикнул один из моряков и, обливаясь алой кровью, рухнул на дощатый настил. На предплечьях противников Кезон заметил прямоугольную черную татуировку. Преторианцы! Личная гвардия Стратора! Небрежно уклоняясь от стрел и камней, Кезон за три минуты опустошил свой колчан, со злорадной методичностью посылая на палубу либурны одну вестницу смерти за другой. Преторианцы потеряли полтора десятка человек, а сам Кезон лишился пятерых, когда за дело взялся Квинт. Они прицелились одновременно. Кезон успел спустить тетиву и демонстративно, издевательски поймал стрелу противника ладонью за древко прямо перед своим лицом. Он видел, как Квинт схватился за пробитое плечо и завалился назад. Жаль — ведь он целил ему в глаз, но Антоний всегда делал ставку на Увертливость, и именно она спасла сейчас ему жизнь. Над бортами либурны тут же воздвиглась бронированная черепаха из скутумов. Воины Баркида сделали правильные выводы из артиллерийской дуэли и теперь стремились щитами загородить себя от грозного стрелка противника. Кезон как одинокий лев стоял на палубе монеры, открытый, безмолвный, смертоносный. Моряки, распластавшиеся за бортами, следили за его фигурой со смесью восхищения и восторга.
— Берегитесь крюков! Рубите канаты! — крикнул Кезон, но нескольких человек, раздирая мышцы, все же притянуло к бортам железными щупальцами. Один из моряков замер неподвижно на палубе, зажимая разверстую рану в животе.
Кезон подобрал на палубе несколько стрел и со злым удовлетворением вогнал их в стену щитов, выискивая малейшие промежутки. Два преторианца пали, пораженные его рукой, но на их место, не дрогнув, тут же встали другие гвардейцы. Кезон знал, что в личной гвардии Стратора малейшее проявление трусости считалось тягчайшим преступлением, но он надеялся хотя бы смутить дух своих врагов, посеять в них неуверенность.
Оба судна сблизились почти вплотную, когда Кезон отдал приказание приготовиться к рукопашной. Вот абордажный корвус либурны, повинуясь усилиям рабов, двинулся вперед и грохнул всей тяжестью на борт монеры. Взревели трубы — буцины, подавая преторианцам сигнал к атаке. Первыми, наглухо перекрытые скутумами, по мостику двинулись несколько копьеносцев-гастатов, за ними следовали триарии с мечами. Кезон встретил их на палубе во главе утративших рассудок от жажды крови моряков, и ряды сражающихся смешались. Кезон сразу же врубился во вражеский строй. Его скимитар молнией отсекал руки, дробил кости, разбивал шлемы. Через минуту вокруг него образовалось пустое пространство. Гвардейцы хотели битвы, но никто не желал сражаться с обезумевшим зверем. Кровь сочилась из нескольких ран на его предплечьях, но Кезон не ощущал боли. Он снес голову очередному триарию, схватившись за копье, перекинул за борт копьеносца, могучим ударом кулака смял бронзовый шлем третьего противника, когда голос за спиной заставил его обернуться.
— Я не хочу поражать тебя в спину, поэтому прошу — повернись ко мне лицом!
Грудь Гектора Сардоника защищал форменный посеребренный панцирь преторианца из железных пластин, скрепленных ремнями. Лишь несколько нашитых блях-фалеров на груди, наград за воинскую доблесть, отличали его от рядового солдата. И все они были вручены ему Кезоном, человеком, против которого Сардоник теперь стоял, сжимая в руке обнаженный меч. Но Кезон не спешил скрестить с ним клинки.
— Ты знаешь, кому ты сейчас бросил вызов?
— Я знал лишь одного человека, способного на такое, но он умер. Для меня — умер.
— Тогда Парками тебе будет засчитано самоубийство, ибо ты идешь на смерть, ведая грядущую участь. И клянусь Юпитером — ты достоин смерти, поскольку преступил клятву верности дважды. Один раз — нарушив присягу, данную тобой твоему повелителю, второй раз — воспользовавшись услугой человека, вероломно предавшего его. Его и весь Баркид!
Лязгнули мечи, в воздухе вспыхнули первые искры. Сардоник бился угрюмо, с мрачной решимостью не отступать ни на шаг. Лезвие скимитара обтекало его защиту, высекая на широких плечах пурпурные брызги. Кезону была дорога каждая секунда, поскольку сомкнувшийся строй преторианцев уже теснил его моряков вглубь палубы, оставляя на дощатом настиле трупы. Сардоник понимал это и даже не помышлял об атаке. И все же он не смог сдержать торжествующей ухмылки, встретившись на миг взглядами с Кезоном. Но Сила и Мощь, плеснувшие из глаз бывшего командира, заставили ветерана дрогнуть. Сардоник неловко отбил выпад и задержал свой меч в перекрестье клинков. Кезон тут же этим воспользовался. Он поймал меч противника на свою гарду, увел его в сторону движением кисти и пронзил грудь железным жалом скимитара. Сардоник пошатнулся, его колени подломились, и он ничком повалился вперед. Через миг Кезон обрушился на гвардейцев с тыла, разметал их сомкнутый строй, не считаясь с новыми кровоточащими отметинами на своем теле. Преторианцы шарахнулись в стороны от убийственного торнадо, отрубавшего руки и крушившего доспехи каждого, кто вставал на его пути.
