мысли в слова, которые способен уразуметь безмозглый варвар.
– Будь у меня развязаны руки, я бы сделал из тебя безмозглый труп, – парировал Конан.
– Не сомневаюсь, что так бы оно и случилось, если бы я оказался достаточно глуп, чтобы предоставить тебе такую возможность, – безмятежно отозвался Ксалтотан и хлопнул в ладоши.
Манеры его изменились, в голосе зазвучало нетерпение, а в поведении появилась даже некоторая нервозность, хотя Конан не думал, что это как-то связано с ним самим.
– Поразмысли над тем, что я сказал тебе, варвар, – обронил Ксалтотан. – У тебя будет масса свободного времени. Я еще не решил, как поступлю с тобой. Это зависит от обстоятельств, которые пока не проявились. Но помни: если я решу использовать тебя в своей игре, лучше подчиниться без сопротивления, чем испытать на себе мой гнев.
Конан ответил чередой грубых ругательств, и в этот момент драпировки, скрывавшие дверь, раздвинулись и в комнату вошли четверо негров-гигантов. Все они были одеты лишь в атласные набедренные повязки с поясами, с которых свисали огромные ключи.
Ксалтотан нетерпеливым жестом указал на короля и отвернулся, словно забыв о нем. Его пальцы как-то странно подрагивали. Из резной шкатулки зеленого жадеита он вынул щепотку искристой черной пыли и высыпал ее в жаровню, что стояла рядом на золотой треноге. Хрустальный шар, о котором он, кажется, совсем забыл, упал на пол, словно лишившись невидимой поддержки.
Чернокожие тем временем подняли Конана – цепи и кандалы были настолько тяжелыми, что идти самостоятельно он не мог, – и вынесли из комнаты. Оглянувшись за миг до того, как за ними закрылась тяжелая, инкрустированная золотом тиковая дверь, он увидел, что Ксалтотан откинулся на спинку своего импровизированного трона, скрестив руки на груди, а из жаровни поднимается тонкая струйка дыма. У Конана вдруг зачесалась кожа головы. В Стигии, древнем и зловещем королевстве, лежавшем далеко к югу, ему уже приходилось видеть эту черную пыль. Это была пыльца черного лотоса, вызывающая глубокий сон, похожий на смерть, сопровождающийся чудовищными кошмарами; там же он узнал, что только колдуны Черного Круга, являющиеся средоточием вселенского зла, по доброй воле ищут алых кошмаров черного лотоса, дабы восстановить свои магические силы.
Народы западного континента в большинстве своем считали Черный Круг досужей выдумкой, но Конан знал, что он существует на самом деле и что его угрюмые адепты практикуют страшное колдовство в черных подземельях Стигии и заброшенных куполах проклятой Сабатеи [18].
Он вновь оглянулся на загадочную, инкрустированную золотом дверь и содрогнулся при мысли о том, какие жуткие тайны она скрывает.
Конан не мог сказать, наступил ли уже день или продолжается ночь. Дворец короля Тараска выглядел мрачным и безлюдным, в нем не хватало естественного освещения. Повсюду лежали смутные тени, здесь царил дух тьмы, воплотившийся, как убедился Конан, в неведомого пришельца Ксалтотана. Негры несли киммерийца по извилистому коридору, а потом и по каменной лестнице, которые были освещены настолько тускло, что тюремщики казались черными призраками, уносящими мертвеца вниз по ступеням. Факел в руке одного из них отбрасывал огромные прыгающие тени на стену; казалось, труп, влекомый демонами сумрака, опускается в преисподнюю. Наконец они достигли подножия лестницы и двинулись по длинному прямому коридору, в одной стене которого изредка попадались арочные дверные проемы. За ними начинались уводящие в темноту лестницы, а в другой стене через равные промежутки в несколько футов виднелись забранные массивными решетками двери.
Остановившись у ближайшей из них, один из чернокожих снял с пояса ключ и повернул его в замке. Распахнув решетку, они перешагнули порог вместе со своим пленником и оказались в небольшой камере с массивными каменными стенами, полом и потолком, в дальней стене которой виднелась еще одна зарешеченная дверь. Что лежало за ней, Конан сказать не мог, но почему-то не думал, что там начинается очередной коридор. Неверный свет чадящего факела, проникая сквозь прутья, намекал на внушительное пространство, скрытое сумраком.
В углу темницы, рядом с дверью, через которую они вошли, с огромного железного кольца, вделанного в стену, свисала груда ржавых цепей. На этих цепях повис скелет. Конан с любопытством взглянул на него, отметив про себя, что кости по большей части расщеплены и сломаны; череп, отвалившийся от позвоночника, был смят и треснул, словно после могучего удара.
Один из чернокожих – не тот, что открыл замок, – флегматично снял цепи с кольца, отомкнув своим ключом массивный замок, и оттащил груду ржавого металлолома и костей в сторону. Затем они пристегнули к кольцу цепи Конана, а третий чернокожий повернул свой ключ в замке дальней двери, одобрительно заворчав после того, как убедился, что она надежно заперта.
После этого они окинули Конана загадочными взглядами, эти эбеновые гиганты с глазами-щелочками, на блестящей коже которых дробился свет факела. Тот, кто открывал входную дверь, гортанно прорычал:
– Вот твое место, белая собака-король! О нем знает только хозяин и мы. Весь дворец спит. Мы молчим и храним тайну. Ты живешь и умираешь здесь, может быть. Как он! – И гигант презрительно пнул разбитый череп ногой, так что тот со стуком покатился по каменному полу.
Конан не удостоил его ответом, и чернокожий, явно раздраженный молчанием пленника, пробормотал ругательство, наклонился и плюнул королю в лицо. Он поступил необдуманно, за что и поплатился. Конан сидел на полу, цепи обхватывали его пояс; лодыжки и запястья были прикованы к кольцу в стене. Он не мог ни подняться, ни отодвинуться от стены больше чем на ярд. Зато кандалы, сковывавшие его запястья, провисали, и, прежде чем чернокожий успел отдернуть свою яйцеобразную голову на безопасное расстояние, Конан захватил эту слабину одной рукой и нанес негру могучий удар по
