укоряющим ржанием. Испугались, что мы можем не вернуться. А уж я как был рад с ними встретиться и чуть ли не полтора часа возился, ухаживая, подлечивая, подкармливая и всё больше укрепляя дружбу. Кобыла «с пополнением», которую я назвал Яблонькой за светлые пятна в окрасе, вообще постоянно находилась рядом и даже порой ревниво фыркала на остальной табун, когда тот на меня напирал скопом, требуя угощения. Благо ещё, что сухарей мы на кухне отыскали несколько огромных корзин, так что угощать новых друзей было чем. Грибы и белые стебли, доставшиеся от гауланов, тоже пошли на ура.
Я сам догадался и рискнул попробовать последний кусочек странного растения. И был поражён вполне приятным послевкусием: стебли напоминали сахарную свеклу или нечто, весьма близкое к хорошо известному мне продукту. Пришлось однажды налаживать в одном колхозе совершенно незаконную, но невероятно эффективную и безотходную установку по производству спирта. Так у нас там такой объём вышел, что мои подельники испугались и резко прикрыли лавочку. Но суть производства в кустарных условиях я изучил назубок.
Это я так, скорей по инерции вспоминал. Даже если и отыщутся плантации подобных корней или стеблей, то строить установку, а потом выдавать в продажу спирт или сахар – дело в этих землях несусветное. Покупать будет некому, а сам я сопьюсь в течение оставшегося мне срока пребывания в коме.
«А вот и не сопьюсь! – устроил я спор сам с собой. – Всё моё там, в клинике Синицына. А здесь – только буйная фантазия. Так что корешки всё-таки следует поискать. Ибо не нравятся мне эти местные вина… Да и любые – не нравятся. Привык к пониманию, что это – яд, вот и не тянет. То ли дело – водочка! Да под солёные огурчики, да под ушицу!.. Чистый продукт, созданный Ломоносовым! Красота! И телу полезно, и мозги хорошо чистит… Если меру знать, конечно».
Улеглись мы спать уже под утро, но сон получился нервный: а ну как Поедатель одумается, раскусит мой обман да вернётся?
С утра я вскочил на ноги, не выдержал и первым делом сбегал на луг да там осмотрелся. Не заметив никакой опасности, вздохнул с успокоением и, полюбовавшись на появившуюся ночью надгробную плиту, поспешил завтракать.
После завтрака я стал пытаться оседлать ту самую пегую кобылку, с порезом на крупе. Она получила от меня имя Пелагея. Мелкий, правда, ржал почему-то, словно псих, но я на него не обижался. Дитё он ещё, что с него взять? Да и с чего он взял, что Пелагея – такое смешное, устаревшее и дикое имя?
Вскоре состоялся мой первый выезд. Мальца я инструктировал жестко, что делать и как себя вести в случае нескольких вариантов моего возвращения. Всё-таки опасность имелась, что могу кого-то на хвосте привести. Или змей осатанеет, или гули за собственностью герцога погонятся. Хотя какое они вообще имеют право претендовать на чужую собственность? Коняги из совершенно другого мира, можно сказать, я их подобрал после работорговцев, так что собственность моя! Ну, ладно: наша с Санькой.
Все три поля мы проехали спокойным шагом, чтобы на случай погони быть свежими. Я поднялся на взгорок и вёл Пелагею, придерживая за узду. Там привязал в удобном месте за скалой, а сам высунулся с биноклем и стал наблюдать за башней.
Изменения были, но, к счастью, нашей команды это на касалось. Змею, видимо, надоело бесцельно биться головой в нерушимую дверь, и он решил заняться разорением округи. Но так как никто больше рядом не жил и под хвостами у него не мешался, многоголовый гад принялся выводить из строя все ловушки, ломать перекрытия над ямами, а местами даже засыпать особо опасные. Причём легко засыпал, играючи: одно движение массивного тела – и нет ямы. Только неглубокий овраг на том месте остался. Ран, конечно, на теле монстра добавилось, но они для него оказались не критичны.
За всем этим безобразием с верхней площадки башни наблюдали четыре гуля. Грустно наблюдали. С досадой. Хотя, скорей всего, мне это показалось, потому что даже с помощью бинокля с расстояния в полтора километра толком рассмотреть эмоции в свинячьих глазках дело неосуществимое.
Попутно я ощущал в душе злорадство в адрес холодца на шести лапах:
«Ага! Не хотели со мной дружить! Вот теперь и получите да распишитесь! А будет что-нибудь ещё – тоже на ваш адрес отправлю!»
Уничтожение ловушек меня в грусть не вгоняло, а основательность, с которой змей стал рыть огромную нору-тоннель, даже порадовала. Неужели помесь гауланов, гномов и бедных лошадок собирается сделать подземный ход и ворваться в башню через подвалы? Как говорится, бог в помощь! Но вряд ли у него что-то дельное получится. Да и защитники твердыни на это никак не среагировали. Точнее, вообще смирились с происходящим. Трое ушли, а один преспокойно продолжил дежурство возле артиллерийской установки.
Убрался и я оттуда восвояси. Правда, уже пуская послушную лошадку рысью, мне вдруг почудился отдалённый паровозный гудок. Или что-то похожее. Я даже замер от неожиданности, останавливая Пелагею. Затем лихо вскочил ногами на седло и в бинокль ещё раз глянул на башню. Там – полная тишина и спокойствие: змей роет, гуль ходит по окружности площадки. Померещилось? Наверняка… Ведь откуда тут возьмётся паровоз? Какой бы ни была окружающая нас действительность фантастической, но пределы беспредела должны существовать.
Хмыкнул в недоумении, вновь уселся в седло, да и помчался в место дислокации нашего бравого отряда. На повестке дня у меня стояло два вопроса крайней срочности и важности: обучение моего напарника верховой езде и создание напалма, годного для сжигания образовавшейся гидры. Может, и не напалма, а скорей, аналога греческого огня. Для его создания помимо керосина, воска и мыла мне удалось ещё и бочку негашёной извести отыскать под навесом.
Вернувшись домой, я немедленно освободил Пятницу от хозяйственных работ и приступил к его обучению. Хлопотное дело – здесь просто словами,
