вокруг не плачут и не молятся дни и ночи напролет.
– Ваше величество, – раздался негромкий мужской голос. Сердце ухнуло, забилось с бешеной скоростью. Вот и побыла одна! Я повернула голову и уставилась на темноволосого мужчину средних лет. У него было широкое, немного простодушное лицо, большой нос. Мой ночной сторож поднимался с кресла у кровати, придерживая рукой книгу в темном переплете, которую, кажется, только что читал.
– Тише вы! – шикнула на него. – Сядьте, а то всех перебудите!
Ага, у меня тут ночлежка! Кажется, в кресле спят, на кушетке спят и еще на одной неподалеку. Комната огромная, целый полк может заночевать.
Мужчина послушно сел. Я быстро огляделась, оторвав голову от подушки. Не дай бог проснутся и ка-ак нападут с тазиками! Вены резать, кровь пускать или, еще хуже, наследника Англии требовать. Но, кажется, обошлось.
– Кто вы? – тихо спросила у него. В этот момент осознала, что говорю на английском. На английском! В прошлом изучала этот язык, приходилось на работе с документами возиться, но не знала его настолько, чтобы вот так, не задумываясь, свободно общаться. Чудеса, да и только!
– Вы не узнали меня? – удивился мужчина. Покачала головой, чувствуя кожей прохладный шелк постельного белья. Дали бы мне зеркало, я бы и себя не узнала! Одно помнила – у новой меня длинные рыжие волосы. Разглядела на коронации. Затем, когда металась в бреду, они постоянно лезли в глаза.
Мужчина тем временем взял свечу с прикроватного столика и поднес к своему лицу. Думает, поможет мне вспомнить? Наивный! Несмотря на то что говорила на другом языке, чужую память мне не оставили.
– Роджер Эшам, – произнес он сконфуженным тоном. – Ваш бывший учитель из Хэтфилд-Хауса, где вы жили до коронации. Уроки словесности, итальянский, латынь, древнегреческий…
– Что вы делаете здесь в такой час? – перебила его. Вряд ли у нас запланировано занятие.
– Вы бредили, ваше величество.
Я промолчала. Все может быть! Мужчина тем временем продолжал:
– Говорили на языке, который оказался выше понимания ваших придворных. Меня вызвали, чтобы перевести ваши слова. Боялись, что объявите наследника или дадите указания, которые они не смогут исполнить. Ходят слухи, что вы говорили на древнегреческом.
Я вздохнула. Это вряд ли! Скорее на русском, который здесь не в ходу.
– Вот, значит, как, Роджер Эшам, – протянула я, словно пробуя его имя на вкус. Новый голос был глубоким и грудным. Язык, на котором говорила, – непривычный, отличающийся от того, что учила в Москве, с большим количеством шипящих, сипящих звуков. Хотя после того, что я пережила, не только зашипишь, но и ползать начнешь гадом подколодным. – Удалось ли выяснить, кого я назвала наследником?
А то мало ли! Могла всякого наговорить, пока себя не контролировала. Даже боюсь представить.
– В моем присутствии вы лишь спали, моя королева, – улыбнулся мужчина. – Но я польщен тем, что вы выбрали греческий. Значит, мои уроки не прошли даром. Вы были отличной ученицей, лучшей в Английском королевстве!
Похвала чужой женщине, чье тело я занимала, оказалась неожиданно приятной. Тем временем мужчина поднял с колен книгу.
– Я принес вам книгу, ваше величество. Думал подарить ту самую, с речами Демосфена, которую вы любили читать в тенистых аллеях Хэтфилда. Но вместо этого выбрал другую. Она уместнее у постели выздоравливающей.
Роджер улыбнулся. Я чувствовала себя спокойно и уверенно рядом с ним, словно откуда-то из глубин чужого сознания на поверхность вынырнул ответ. И ответ был таков: Эшаму можно доверять. Та женщина, чье место я заняла, без колебаний вручила бы ему свою жизнь.
– Что же это за книга? – полюбопытствовала я.
– «Илиада» Гомера.
– Восхитительный выбор! Роджер, – я была уверена, что к человеку, заслуживающему доверие, надо обращаться именно так, – вы правы, мне значительно лучше.
– Рад это слышать, ваше величество!
– Зовите меня, как и прежде, Елизаветой. Вы не могли бы принести воды? В горле пересохло. Только умоляю, не перебудите остальных!
– Конечно, моя Елизавета.
Он ушел в темноту, затем вернулся с бокалом, наполненным водой. Поклонился, протянул мне. Если меня хотели отравить, подсыпав яд, все равно бы выпила, потому что жажда сводила с ума.
– Я вижу в том кресле Кэти Эшли. Ваша бывшая гувернантка, – произнес Роджер, вернувшись на свое место, – теперь милостью вашей главная фрейлина и хранительница королевского гардероба. Она заснула первый раз, только когда удостоверилась, что кризис миновал. Ее столько раз пытались выгнать из покоев, но она не уходила.
Я вновь почувствовала волну тепла и благодарности к неизвестной женщине. Кажется, тело реагировало на имена! Кэти Эшли… Надо запомнить. Сдается, она очень любила прежнюю меня, и я отвечала ей взаимностью.
– Спасибо, Роджер. Что говорят о моей болезни? – Я вернулась к более насущным вопросам.
– Народ в отчаянии, моя королева. Все церкви переполнены, за ваше здоровье молятся как католики, так и протестанты. Службы не прекращаются ни
