Мой загадочный двойник

Он снова устремил на меня обожающий взгляд, но я притворилась, будто ничего не замечаю. Я позволила расстоянию между нами сократиться, и теперь наши плечи почти соприкасались.

— После всего, что вы здесь вынесли… я просто… — Казалось, он хотел сказать «потрясен», но оборвал себя на полуслове. — Да, это действительно так. Я рос совсем один, без друзей и товарищей.

— И у вас не было никаких других родственников? Тетушек, дядюшек, кузенов или кузин?

— Никого. У дяди Эдмунда был младший брат, но он покончил с собой, как и мой отец Хорас.

Я ошеломленно уставилась на Фредерика, споткнулась о кочку и схватилась за его руку, чтоб не упасть.

— Я не знала, — пролепетала я. — Про вашего отца, я имею в виду.

— Я предпочитаю не упоминать об этом. Он содержался под строгим наблюдением, но каким-то образом сумел…

— Очень жаль это слышать.

Слова прозвучали страшно банально. Сквозь ткань сюртука я чувствовала, как дрожит рука Фредерика, — или то моя рука дрожала? Собравшись с духом, я задала следующий вопрос:

— А что… с младшим братом?

— Боюсь, та же история. Он… мой дядя Феликс… бесследно пропал с корабля, шедшего в Южную Америку; однако, с учетом наследственной предрасположенности к самоубийству в нашем роду, сомневаться здесь не приходится. Совсем недавно, разбирая бумаги, я наткнулся на официальный отчет о происшествии. Пассажирское судно «Утопия», отплывшее из Ливерпуля, третий день находилось в пути. Вечером Феликс Мордаунт отужинал в общей столовой — погода стояла безветренная, по морю шла легкая зыбь, — и больше его никто не видел.

— А вы… помните его?

— Нет, мне еще и трех не стукнуло, когда он умер. Кажется, дело было летом шестидесятого года. Я почти ничего о нем не знаю. Дядя Эдмунд избегает разговоров о своем брате Феликсе, слишком уж огорчительная для него тема.

Внезапно я осознала, что по-прежнему крепко держусь за руку Фредерика, и поспешно отпустила ее. Феликс не остался с Клариссой; он сел на корабль, на котором собирался плыть с Розиной, а потом утопился — несомненно, от горя, что навеки потерял любимую. Нет, он не стал бы переписывать завещание в пользу Эдмунда, разрушившего его счастье.

— Мисс Эштон?.. Боюсь, я расстроил вас.

— Нет-нет, просто… — Я шагнула вперед и вдруг поняла, что ноги подо мной подкашиваются. — Мне хотелось бы немного посидеть.

С помощью Фредерика я перебралась через поваленное дерево и села на него. В нескольких ярдах слева от меня начиналась тропинка, уходящая вглубь рощи. Я заметила, как Фредерик бросил взгляд на нее, и подумала, уж не к старой ли конюшне она ведет.

— Как бы безрадостно это ни звучало, — сказал он, — но все эти прискорбные истории давно стали частью моего существа. Они утратили способность причинять боль.

Последовало короткое молчание.

— Мисс Эштон, — нерешительно продолжил Фредерик, — своими словами вы будто сняли тяжелый камень с моей души. Надеюсь, вы не поймете меня неправильно, если я напомню вам, что мой кошелек будет к вашим услугам, когда вам разрешат покинуть клинику.

«На самом деле, сэр, — мысленно ответила я, — это мойкошелек, и у меня есть документы, доказывающие это». Так-то оно так, но только сначала мне нужно доказать, что я Джорджина Феррарс.

— Вы очень добры, мистер Мордаунт, — тихо сказала я, стараясь не переигрывать. — Мне следовало быть любезнее с вами, когда вы в первый раз предложили денежную помощь.

Он опять обратил на меня обожающий взгляд, в котором теперь забрезжила недоверчивая надежда. Нет, подумала я, никто на свете не способен имитировать такие искренние эмоции, бледнеть и краснеть усилием воли… Я почувствовала сильное желание довериться Фредерику, положиться на его честь и явную влюбленность в меня, но потом вспомнила свой дневник: Люсии я доверилась, обманутая точно такими же проявлениями искреннего чувства (хорошо бы еще восстановить хоть что-нибудь в памяти). Вдобавок я напомнила себе, что Фредерик просто боготворит доктора Стрейкера, и решила не отступать от своего первоначального плана.

— Вы сказали « когдамне разрешат покинуть клинику», мистер Мордаунт. А вы уверены, что доктор Стрейкер отпустит меня?

— Да, мисс Эштон, уверен… хотя у меня, как вы знаете, нет возможности поторопить события.

— Но почему, позвольте спросить, он не желает отпустить меня сейчас же? Я не представляю опасности ни для себя самой, ни для окружающих; я признаю, что не являюсь Джорджиной Феррарс, и готова терпеливо ждать, когда ко мне вернется моя настоящая память, — так в чем же препятствие?