Фрайди. Бездна

вызвать у них проблемы. Не стоит ему беспокоиться и относительно меня, поскольку я обучена забывать. Так вот, дорогая, я не знаю, что у тебя сейчас на уме. Но если это то, что ты обычно никому не рассказываешь, не рассказывай и мне, а то на следующее утро ты можешь возненавидеть себя.

– Нет! Так не случится. Я…

– Ну хорошо. Если через неделю ты захочешь выложить мне это, я тебя выслушаю. Идет?

Анна была права: через неделю у меня уже не было потребности исповедоваться. На девяносто девять процентов я уверена, что она в курсе и… В любом случае это здорово, когда кто-то любит тебя за то, что ты такая, какая ты есть. Когда кто-то не считает ИЧ нелюдями и монстрами.

Понятия не имею, знали ли об этом или хотя бы догадывались другие мои новые друзья. Босс, конечно, не в счет, он-то знает, но он – не друг. Он – Босс. Но это не имело никакого значения, потому что я поняла: если знали, им это безразлично, и если узнают, им будет наплевать. Единственное, на что им не наплевать, – это член ли ты команды Босса. И все.

Как-то вечером ко мне зашел Босс, постукивая костылями и недовольно фыркая себе под нос. За его спиной маячила Голди. Он грузно уселся в кресло для посетителей и небрежно бросил Голди:

– Спасибо, сестра, вы мне не нужны, – потом повернулся ко мне и сказал: – Разденься.

В устах любого другого мужчины это прозвучало бы либо оскорбительно, либо заманчиво – смотря по обстоятельствам. В случае с Боссом это означало лишь, что он просто хочет, чтобы я сняла с себя одежду. Голди, по-видимому, поняла это, поскольку, услышав приказание Босса, она просто кивнула и вышла, а Голди из тех медсестер, что дадут прикурить самому Джеку-потрошителю, вздумай он покуситься на кого-то из ее пациентов.

Я быстро стащила с себя одежду и молча застыла в ожидании. Он оглядел меня сверху донизу и буркнул:

– Они стали совершенно одинаковыми.

– Мне тоже так кажется.

– Доктор Красни сказал, что провел тест на функциональность. Результат положительный.

– Да, он сделал какой-то трюк с моим гормональным балансом, и из них чуть-чуть закапало. Забавное ощущение… Потом он восстановил баланс, и я иссякла.

Босс хмыкнул.

– Повернись. Так… Покажи правую ступню. Теперь левую. Достаточно. Следы от ожогов исчезли.

– Те, что видны мне, да. Доктор сказал, что и остальные тоже. Зуд прекратился, так что, наверное, он не соврал.

– Одевайся. Доктор Красни говорит, что с тобой все нормально.

– Если бы я была нормальнее, чем сейчас, вам пришлось бы выпустить мне немного крови.

– Нормально – это предел. Нельзя быть более нормальным или менее. Да – да, нет – нет.

– Ладно. Я нормальнейшая.

– Пустая болтовня. Завтра с утра ты отправляешься на реабилитационный тренировочный курс. Собери вещи и будь готова в девять ноль-ноль.

– На мне даже улыбки не было, когда меня сюда притащили, так что на сборы у меня уйдет одиннадцать секунд. Но мне нужно новое удостоверение личности, новый паспорт, новая кредитная карточка и немного наличности, потому что…

– Все это ты получишь к девяти ноль-ноль.

– …потому что я не собираюсь отправляться на тренировки, а еду в Новую Зеландию. Босс, сколько раз мне надо вам повторять: мне уже поздно переучиваться, менять профессию, а кроме того, мне кажется, я заслужила отдых в качестве компенсации за время, проведенное на больничной койке. А вы… Вы же не рабовладелец, в конце концов.

– Фрайди, сколько лет тебе понадобится, чтобы усвоить: когда я не потакаю какому-нибудь твоему капризу, я делаю это прежде всего для твоего блага и для пользы нашей организации?

– Хорошо, Большой Белый Вождь, я смиряюсь, готова к разжалованию и пошлю вам цветную открытку из Веллингтона.

– Только с какой-нибудь хорошенькой маори, пожалуйста. Гейзер я уже видел. Реабилитационный курс будет проведен согласно твоим собственным потребностям, и ты сама решишь, когда закончить его. Хоть ты у нас теперь и «нормальнейшая», тебе нужна физподготовка, чтобы вернуть мышечный тонус, дыхание и превосходные рефлексы, которые даны тебе от рождения.

– Рождения? Хватит шуток, Босс, у вас это плохо получается. «Мать моя – пробирка, а скальпель – мой отец».

– С твоей стороны это глупость и ребячество – придавать значение этой дурацкой помехе, с которой было покончено много лет назад.

– Вот как? Закон гласит, что я никогда не смогу быть гражданкой. Церковь утверждает, что у меня нет души. Я… Я – не «человек, рожденный женщиной», – по крайней мере, перед лицом закона.

– «Закон – осел»[7]. Все записи относительно твоего происхождения давно изъяты из лабораторной картотеки, а вместо них подложены фальшивые, содержащие сведения об ИЧ мужского рода.

– Вы… Вы никогда мне об этом не говорили!