— Да.
— Пожалуй, пора.
Я решил не спорить.
Открутив крышку, я положил на ладонь таблетку. Похожа на словесную капсулу. Зеленая, как знание. Я сунул пилюлю в рот.
Посудомоечная машина
Я ел овощной стир-фрай. От него пахло, как от испражнений базадианина. Я старался не смотреть на него и потому смотрел на Изабель. Впервые смотреть на человеческое лицо казалось меньшим из зол. Но мне в самом деле нужно было чем-то питаться. И я ел.
— Когда ты говорила с Гулливером о моем исчезновении, он что-нибудь тебе рассказал?
— Да, — ответила Изабель.
— И что он сказал?
— Что ты вернулся около одиннадцати, зашел в гостиную, где он смотрел телевизор, извинился, что так задержался, и объяснил, что заканчивал кое-что на работе.
— И все? Ничего более конкретного?
— Да.
— Как думаешь, что он имел в виду? То есть что я имел в виду?
— Не знаю. Но надо сказать, что нормальный разговор с Гулливером по возвращении домой — это не в твоем стиле.
— Почему? Он мне не нравится?
— Последние два года нет. Мне больно об этом говорить, но в твоем поведении трудно разглядеть отцовскую любовь.
— Последние два года?
— С тех пор, как его исключили из Перса. За поджог.
— Ах да. Тот случай с поджогом.
— Я хочу, чтобы ты постарался наладить с ним отношения.
Потом я вышел за Изабель на кухню и опустил тарелку с приборами в посудомоечную машину. Я присматривался к Изабель. Сначала я видел в ней лишь человека вообще, но теперь оценивал детали. Улавливал моменты, которые ускользали от меня раньше, различия между ней и остальными. Она ходила в кардигане и синих брюках, называемых джинсами. Ее длинную шею украшало тонкое ожерелье из серебра. Глаза пристально всматривались в предметы, будто она постоянно искала то, чего нет. Или есть, но ускользает от нее. Точно у всего была глубина, внутреннее измерение.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила Изабель. Ее как будто что-то тревожило.
— Хорошо.
— Я спрашиваю, потому что ты загружаешь посудомоечную машину.
— Но ты же делаешь то же самое.
— Эндрю, ты никогда не загружаешь посудомоечную машину. Не обижайся, но дома ты беспомощен, как малый ребенок.
— Почему? Разве математики не загружают посудомоечных машин?
— В этом доме, — с грустью ответила она, — нет. Не загружают.
— Ах, да. Знаю. Конечно. Просто сегодня захотелось помочь. Я помогаю иногда.
— Ну конечно.
Изабель посмотрела на мой джемпер. К синей шерсти прилип кусочек лапши. Изабель убрала его и разгладила ткань. На ее губах появилась улыбка и сразу исчезла. Эта женщина заботится обо мне. У нее есть какие-то сомнения, но я ей небезразличен. Жаль. Помеха делу. Изабель провела рукой по моим волосам, чтобы немного пригладить их. Удивительно, но я не отпрянул.
— Эйнштейновский шарм, конечно, хорошая штука, но это уже слишком, — тихо проговорила Изабель. Я улыбнулся, как будто понял. Изабель тоже улыбнулась, но то была улыбка поверх чего-то другого. Словно она носила маску, под которой скрывалось почти такое же, но менее улыбчивое лицо. — Можно подумать, что у меня на кухне клон с другой планеты.
— Да, — отозвался я, — можно сказать и так.
Тут зазвонил телефон. Изабель вышла ответить и через минуту вернулась на кухню, протягивая мне трубку.
