Господин подошел поближе, ткнул сверток тросточкой и приказал:
– А ну-ка разверните.
Аленка – девушка послушная, но для своих господ, а чужому понукать ею не следует. Ишь, чего вздумал, на улице приказывать. Кухарка уже собралась достойно ответить, но тут господин быстро объяснил, почему его надо слушаться.
Покорно положила Аленка бесценную покупку на лавку, нагнулась и развернула сверток. По первой не поняла, что такое завернуто в бумажку, вроде полешка темного. Но как уразумела, что лежит на коленях, деваха отчаянно завизжала и отшвырнула находку. И правильно, кому понравится держать в руках чью-то ногу.
Августа 8 дня, половина одиннадцатого, +20° С
Морг Императорской медико-хирургической
академии на Загородном проспекте
Части тела изображались правильными холмиками простыни. Доктор Лекторов поработал на славу. «Чурка» выглядел почти безобидно. Ну, подумаешь, лежит человек в рамке из белой материи. Обрубков не видно. Но и этого мирного зрелища хватало, чтобы любители острых ощущений тихонько охали, вскрикивали и требовали у санитара стакан воды.
Шествие «свидетелей» Родион Георгиевич наблюдал из-за угла.
Занятная штука – психология обывателя. Сначала со всех ног он бежит глазеть на кусок плоти, надеясь рассказывать о геройстве приятелям и домочадцам. Стоя в очереди в морг, уже не так уверен в себе и подумывает, не свернуть ли восвояси. Но глазки какой-нибудь хорошенькой барышни приободряют. Он выкатывает грудь колесом и ступает в чертог смерти. В приподнятом настроении проходит вблизи анатомического стола, нюхает приторно- сладкий запах, видит расчлененное тело и ничего, кроме животного ужаса, не испытывает. Не надо ему славы среди тетушек и дядюшек, мороз пробирает по коже, а в голове одна мысль звенит: «И куда я, дурак, полез!?» Когда выходит из общественного морга, то молится, чтоб покойники ночью не привиделись. Такая вот натура.
Какой же прок в «опознании»? Зачем понадобилось выставлять «чурку» напоказ? Какая цель преследовалась?
Трудно отделаться от мысли: все это сляпано специально для Ванзарова. Зачем? Чтобы не потерял нить расследования. Намекают и подсказывают: письмо измены, список «Первой крови», «чурка» и, само собой, Одоленский с Меншиковым связаны одной ниточкой. И за нее кто-то дергает. Коллежскому советнику предлагается сыграть марионетку. Значит, все-таки неведомый и очень мудрый преступник? А князь и штабс-ротмистр могут быть невинными жертвами?
– Как думаете, зачем этот спектакль? – тихо спросил Родион Георгиевич.
– Следы заметает, – проговорил стиснув зубы Джуранский.
– Могу ли знать, как?
– Хочет повести в ложном направлении.
– Видите здесь какое-то направление?
– Я – нет. А вы – наверняка. Вот он и хочет сбить.
– Зачем для этого вытаскивать труп из Выборгского?
– Общественный резонанс, нам теперь отступать некуда. – Ротмистр сурово сжал губы, отчего усики встали горкой. И тут же добавил: – Я бы этих господ- мужеложцев шашкой-то угостил…
Как ни удивительно, в слепых подозрениях кавалериста тлел уголек здравого смысла. Действительно, теперь отступать некуда. Так бы лежал «чурка» тихонечко в морге Выборгского участка, и горя не знали. То есть, при желании дело о неизвестном трупе можно было волынить хоть год. Выходит, кому-то надо, чтоб чиновник сыскной полиции закатал рукава. Может, этот «кто-то» – Модль или Ягужинский? Сомнительно. Те господа церемониться такими изысками не стали бы. Да и срок розыска назван четкий.
В однообразно пугливой толпе вдруг выделился господин довольно приличного роста. Он не строил испуганных физиономий, не отворачивался, а напротив, встал в «ногах», осмотрел торс, что-то заметил, пригляделся внимательно, качнул головой и стал уходить, поглядывая на тело. Но дорогу ему преградили.
– Кажется, признали, не так ли? – Ванзаров подошел к помощнику, сработавшему преградой.
– С кем имею честь? – спросил господин без всякого испуга.
Коллежский советник представился. Посетитель сказал, что ему очень приятно, назвал себя Аристархом Петровичем Звягинцевым и протянул визитную карточку. На дорогом тисненом картоне значилось, что он доктор медицины, специалист по нервным болезням, а также загадочные слова: «Электролечебница, лечение светом, током Арсонваля, синим светом, световыми ваннами».
– Так вам знакомо тело? – напомнил Ванзаров.
– Полной уверенности нет, хотя думаю, он был моим пациентом.
– Как узнали?
– Вон там, около подмышки, две красные точки. Это следы моего метода лечения электрическим разрядом. Замечу, новейшего метода.
– В чем заключатся метод?
– Пользуясь атласом китайской медицины, нахожу особые точки, закрепляю электроды и даю разряд тока.
– От каких же болезней лечат такой пыткой? – спросил Родион Георгиевич.
Звягинцев несколько замялся, но ответил:
– Метод новый, еще рано говорить о результатах…
– Все же я настаиваю.
– Мужеложество, – понизив голос, таинственно сообщил Аристарх Петрович.
Растрепанная бородка и слегка кривоватый нос могли вызвать неприязнь. Но сумасшедшим доктор явно не выглядел. И потому Ванзаров спросил без тени улыбки:
– Сколько раз испытывали этот метод?
– Лишь один…
– Любите ходить на опознание трупов, господин Звягинцев?
– Ну, что вы… – Доктор улыбнулся застенчиво. – Просто случайность. В «Новом времени» публикуется объявление моей клиники, я заплатил на год вперед. А сегодня открываю номер и нахожу вместо, прошу прощения, моей рекламы, объявление о публичном опознании. Ну, я понял, что дело общественно важное, и претензии газете предъявлять не стал. А самому вдруг стало любопытно, дай, думаю, схожу. И вот я здесь, господа!
Даже ротмистр ослабил бдительность. Настолько Звягинцев располагал и очаровывал. Детская открытость в наше время стала редкостью. И как подобный одуванчик лечит мужеложество?
Родион Георгиевич вынул из-за пазухи мятый снимок, закрыл подушечкой большого пальца князю голову и предъявил:
– Посмотрите внимательно, не этот ли юнофа? Звягинцев нацепил очки, прикрыл один глаз и сообщил:
– Лицо вроде знакомо, но, право, боюсь ошибиться… Это они в «живые картины» играют? Как забавно!
Августа 8 дня, в то же время, +20° С.
Михайловский сквер рядом с музеем
императора Александра III
Развлечений в постовой службе мало. Покажешь власть низшему сословью, погоняешь мелких хулиганов, отчитаешь извозчика, и только. А обязанностей! Честь отдавать – намахаешься всякому встречному и поперечному в погонах. Чуть забылся – сразу норовят во фрунт поставить и отчитать.
Но Петр Воскобойников не жаловался. В чине фельдфебеля перевелся он из пехотного полка в младшие городовые, чтоб не сложить голову на сопках Манчжурии. И теперь тянул лямку не в окопе, а на кольце конки, огибавшей садик.
От безделья и распалявшегося солнцепека Воскобойников разомлел, но держать пост оставалось еще часов шесть. Население столицы спешило по своим делам, садилось в империал, прогуливалось, и чинить правонарушения, как назло, не изволило. Городовой откровенно заскучал. И перевязь с шашкой поправил, и кобуру с наганом пристроил по ремню, и мундир огладил, и даже белые перчатки поднатянул.
Тут его окликнули.
На рельсах стоял неприметный господин, что-то рассматривая в кустах.
– Городовой, ко мне! – сказал он тоном, не терпящим возражений.
И хоть одет был в штатское, Воскобойников нутром почуял: незнакомец может отдавать приказы. Придерживая шашку, страж порядка подбежал к кустам.
– Это что? – спросил господин, раздвигая ветки тростью.
Воскобойников нагнулся. В траве виднелся какой-то длинный предмет, завернутый в грязную тряпицу. От него шел слабый, но тревожный запашок. Вот тебе на, не было заботы, так накликал. Теперь набегаешься. Городовой зачем-то встал по «стойке» смирно.
– С какого часу на посту? – строго спросил прохожий.
– С восьми утра, по распорядку, – отрапортовал Воскобойников и на всякий случай отдал честь.
– Кто оставил это?
