Извозчики, которые возят несчастного «чурку», дают фантастические показания: якобы сначала труп сопровождает моя супруга, а потом – Одоленский. Как такое возможно? Оказывается, очень просто. Стоит овладеть гипнозом и показать фотографию нужного лица, как «ванька» с заплетаюфимся языком отбарабанит словесный портрет лучфе филера! Далее…
– Достаточно, – резко оборвал Берс. – Будем заканчивать.
Ванзаров раздавил ягоду, под пальцами брызнул кровавый сок.
– Я только коснулся захватываюфей истории, – укоризненно сказал он. – Впереди столько поразительных открытий. Неужели не интересно?
– Как жаль, что такой ум не с нами, – торжественно и печально произнес коллежский асессор. – Сколько бы вы могли совершить.
– Никак, хороните меня?
Николай Карлович выронил портфель, вытянул руки, как привидение и монотонным голосом стал бубнить:
– Слушай мой голос… слушай только мой голос… Ты слышишь только мой голос… Подчиняйся ему… Тебе тепло… тебе хорошо… Я твой голос… Спать… Спать… Тепло в руках… Ты снова маленький мальчик… Рождество… Елка… Тебе уютно и тепло… Ты будешь жить, но ничего не вспомнишь…
Ванзаров, стоявший до сих пор совершенно прямо, покачнулся, зашатался, подломил колени, шлепнулся задом на траву и свалился ничком в куст.
Берс осторожно приблизился, склонился и, водя над телом руками, монотонно повторял заклинание.
Разразился хруст ломаемых веток, и на аллее показался низенький господин с перетянутой талией. Он вскинул револьвер и почти не целясь, выстрелил. Маленький чиновник рухнул в траву.
А из куста вскочил живой и здоровый Ванзаров и отчаянно закричал:
– Что наделали! Я же приказал ждать! Я почти раскусил его! Николай Карлович захлебывался в собственной крови.
Коллежский советник упал пред ним на колени и бережно повернул лицо к небу.
– Вы признаетесь? – вскричал он.
– Да, я убийца – еле слышно прошептал умирающий. – Прошу вас, позаботьтесь о племяннице, она ничего не знает, бедная Антонина! Это я… Это все я… Я хотел стать Наполеоном, Ницше, великим человеком, а умираю в пыли! Все, что вам нужно, находится в моем портфеле…
Николай Берс вздрогнул всем телом и испустил дух. «Из кустов вышел смиренный Лебедев, печально склонился над телом, даже не пощупав пульса и не проверив дыхание:
– Великий преступник! Но людскому суду более не доступен!
Виноватый Джуранский был недвижим, а Ванзаров в отчаянии рвал на лице усы. И лишь великий и коварный злоумышленник стеклянным взором смотрел в небеса».
Августа 9 дня, около четырех, +18° С.
Бюро судебной экспертизы Врачебного комитета
министерства внутренних дел,
Набережная реки Фонтанки, 16
– Романтически сочинили. Прямо слеза профибает, – сказал Родион Георгиевич, кладя последний лист в стопку и незаметно оправив сбившийся ус. – Смерть со взглядом в небеса – это мечтания в духе страстных приказчиков.
– Галиматья! Дешевая подделка под уголовную книжонку! – раздраженно заявил Аполлон Григорьевич и швырнул непочатую сигарку в колбу с кислотой. – «Смиренный Лебедев»!… Тьфу! Таланта не видно даже в лупу. Такая же дрянь, как тот романчик.
Николай Карлович дернулся ответить обидчикам, но французские цепочки невежливо держали у спинки стула, а локти стреножили рукава собственного пиджака, спущенные и перекрученные узлом. Чиновник, весь перемазанный в пыли, озлобленно рыкнул:
– Дописать не успел, за меня закончат другие. Романчик выйдет, что и Габорио не снилось. Чисто изюм!
На первом листе машинописной рукописи, извлеченной из портфеля, гордо чернело слово «Камуфлет». Ванзаров поднял бумажку к свету, проверяя засечку на изученной букве, и спросил:
– Хоть не люблю изюм, а вот любопытно: чем романчик-то завершится?
– Скоро узнаете! – фыркнул Берс и тут же получил легкий, но ощутимый тычок. Литературной критикой Джуранский занимался быстро и кратко. Роскошный синяк под левый глаз – вот и вся рецензия. Вдогонку – прием джиу-джитсу «захват рукавами». После яростной борьбы в партере на дачной тропинке, разгоряченную натуру требовалось занять ведением протокола немедленно.
Лебедев притащил из канцелярии пишущую машинку и водрузил на лабораторный стол. Мечислав Николаевич с грохотом каретки воткнул чистые листы, проложенные копиркой, отстучал формулярный заголовок и приготовился.
ВАНЗАРОВ. Господин Берс, с вас снимается допрос в связи с проводимым сыскной полицией дознанием о смерти Петра Николаева Морозова, его светлости князя Павла Александровича Одоленского, штабс-ротмистра Кирилла Владимировича Меншикова и стряпчего Сергея Пионова Выгодского. Прошу сообщить, что вам известно о смерти вышеозначенных лиц.
БEРС. Они умерли.
ВАНЗАРОВ. Каким способом они были умерщвлены?
БЕРС. Я думаю, вам это известно лучше, чем мне.
ВАНЗАРОВ. Прошу ответить, что известно вам.
БЕPC. Князь погиб от взрыва горла, Меншиков – от какой-то бытовой травмы, о смерти Выгодского мне ничего не известно.
ВАНЗАРОВ. Что можете сообщить о Морозове?
БЕРС. Не имею чести знать этого господина.
ВАНЗАРОВ. Судя по листу, обнаруженному в вашем портфеле, вы детально ознакомлены с его биографией.
БЕРС. Это наметки к литературному персонажу моего романа.
ВАНЗАРОВ. Именно они стали основой писем, которые вы передавали в Министерство двора при помощи Меншикова?
БЕРС. Не можете этого доказать.
ВАНЗАРОВ. На вашу принадлежность к убийствам прямо указывает клочок от сгоревшего письма, обнаруженный в камине квартиры Выгодского.
БЕРС. Этого не может быть!
Пометка: коллежский советник Ванзаров показывает вещественную улику.
ВАНЗАРОВ. Это письмо напечатано на пишущей машинке, которая спрятана на вашей даче.
БЕРС. Как узнали?!
ВАНЗАРОВ. Вы создали тайное общество под названием «Первая кровь», в которое вовлекли упомянутых лиц. Все члены общества имели клички персонажей Троянского цикла и обращались друг к другу «содал». Декларировалось, что целью общества должно стать улучшение жизни в империи. Но истинной задачей было совершение крупного преступления против существующего государственного строя. После того как обманутые вами господа стали понимать это и отказываться, вы хладнокровно их убивали. Признаете это?
БЕРС. Да, признаю.
ВАНЗАРОВ. Признаете, что убили Петра Морозова на церемонии приема в содалы извращенным образом, а затем, чтобы скрыть следы своих преступлений, разорвали его тело на части?
БЕРС. Петра Морозова я не убивал, я не знаю, кто это. Мы принесли в жертву Петра Александровича Ленского. Это я признаю. Убийство произошло в ночь с четверга на пятницу, в нем участвовали все содалы.
ВАНЗАРОВ. Признаете, что специально бросили тень на мою жену, внушив при помощи гипноза извозчику Растягаеву и дворнику Епифанову, что она возила тело в ковчежце, украденном у князя Одоленского?
БЕРС. Да, признаю.
ВАНЗАРОВ. Признаете, что злонамеренно разбросали части тела убитого Ленского таким образом, чтобы указать на причастность моей жены?
БЕРС. К стыду своему, признаю.
ВАНЗАРОВ. Где было совершено убийство Ленского?
БЕРС. В погребе дачи, которую снимаю в Озерках.
ВАНЗАРОВ. Что еще можете сообщить следствию?
БЕРС. Прошу меня простить и не держать зла.
Освобожденный от пут Николай Карлович растер красные следы на запястье, не заглянув в протокол, подписал оба экземпляра, пыль с сюртука не стряхнул и попросил чаю. Для кровавого монстра, только что признавшегося в организации четырех убийств, вел он себя на удивление спокойно, если не сказать равнодушно. Обычно такие откровения приходится вытаскивать долгой психологической борьбой, медленно, но верно приводя убийцу к раскаянию. А тут, стоило лишь назвать одну улику, и не такую уж грозную, как исповедь полилась потоком. Против всякой логики.
Родион Георгиевич проверил показания на предмет опечаток, но ротмистр поработал стенографисткой блестяще. Коллежский асессор, он же глава тайного общества, а также изощренный убийца мирно попивал чаек с коньяком большими глотками.
– Поговорим начистоту? – Ванзаров уселся рядышком с Берсом.
– Попробуйте – согласился тот, прихлебывая из лабораторной склянки – чайная посуда бесследно пропала после грандиозной перестановки.
– Помните главный принцип Сократа?
– В гимназии что-то проходили…
– Мудрый грек считал: чтобы найти истину, то есть помочь ее рождению, надо задавать простые вопросы. Есть у меня такие вопросы, но ответов найти не могу. Поможете?
– Почему бы нет…
