Майкл кивнул, потом поклонился Харпер почти церемонно. Его глаза блеснули лихорадочной невинностью уверенного в спасении своей души человека.
– Приветствую вас. Мы все здесь друзья, сестра. Здесь ваша жизнь начнется заново.
Харпер улыбнулась в ответ, но не знала, что сказать, а через секунду отвечать было уже поздно: Бен и Рене вели ее дальше. Когда Харпер обернулась, мальчик уже скрылся в автобусе.
Отец Стори приготовился положить свой леденец обратно в рот, но заметил взгляд Харпер.
– А. Борюсь с собой. Вычитал у Сэмюэла Беккета. Кладу камешек в рот, чтобы постоянно напоминать себе, что надо молчать и слушать. Я несколько десятков лет преподавал в частной школе, а среди молодежи все время тянет прочитать импровизированную лекцию.
По петляющей тропинке в тени деревьев они миновали сухой плавательный бассейн и стрельбище, где среди опавшей листвы тускло поблескивали латунные гильзы. Все выглядело давно заброшенным – позже Харпер узнала, что это впечатление создавалось путем значительных усилий.
В конце концов они добрались до вершины холма. Под ними, в неглубокой лощине, открылась футбольная площадка. Дети с криком гонялись за мячом, который светился бледно-зеленым, как привидение. А дальше, за деревьями, можно было разглядеть длинный лодочный сарай и колышущийся мрак моря.
Церковь открылась справа, в стороне от дороги. Здание стояло за садом скульптур – скопищем мшистых дольменов и высоких монолитов. Мемориальный парк казался странным преддверием к очень современного вида церкви с высокой колокольней и ярко-красными дверями. Если церковь – место богослужений, то сад скульптур больше походил на место жертвоприношений.
Внимание Харпер привлекли шестеро подростков, сидевших на бревнах у громадного сарая, который оказался кафетерием. Ребята собрались вокруг костра, который горел странным цветом, – рубиново-золотым, как будто пламя светило сквозь красный кристалл.
Узкоплечая красотка, покачиваясь в пульсирующем алом свете, бренчала на гавайской гитаре. С первого взгляда ее можно было принять за близняшку Алли. Но все же она была постарше, лет двадцати пяти. Голова тоже выбрита, хотя остался черный завиток волос, вроде запятой, на лбу. Видимо, это и есть тетя Кэрол, решила Харпер.
Тетя вела, остальные подпевали – их голоса переплетались, как пальцы влюбленных. Они пели старый хит «Ю-2», пели о том, что они одно целое, но не одинаковые, и что они поддержат друг друга. Когда Харпер проходила мимо, женщина с гитарой подняла взгляд и улыбнулась. Глаза сияли, как золотые монеты, и только тут Харпер поняла, что никакого костра нет. Это светились они сами. Все они были покрыты петлями и изгибами драконьей чешуи, которая светилась, словно флуоресцентная краска под невидимым излучением, играла психоделическими оттенками вишневого вина и голубого пламени газовой горелки. Когда поющие открывали рты, Харпер видела, что и их глотки залиты изнутри светом, словно они – чайники, наполненные углями.
Харпер никогда не видела ничего столь пугающего и столь прекрасного. Она задрожала, по коже как будто осторожно заскользили пальцы – вдоль линий драконьей чешуи. Харпер вдруг качнулась от внезапного легкого головокружения.
– Они сияют, – хрипло пробормотала Харпер. В голове звенела их песня, и мыслям было трудно пробиться сквозь музыку.
– И вы будете, – пообещал ей Бен Патчетт. – Со временем.
– Это опасно? – выдохнула Харпер. – Они не загорятся?
Отец Стори вынул камешек изо рта и сказал:
– Не только драконья чешуя вызывает огонь, сестра Грейсон. Ею можно сжечь все дотла… а можно осветить дорогу к чему-то лучшему. Никто не умирает от самовозгорания в лагере Уиндем.
– Вы победили ее? – спросила Харпер.
– Лучше, – ответил отец Стори. – Мы с ней подружились.
Харпер очнулась от жуткого сна и рывком поднялась, запутавшись в простынях.
Кэрол Стори нагнулась над ней и положила ладонь на запястье.
– Все в порядке. Дышите.
Харпер кивнула. Голова затуманилась, а пульс стучал с такой силой, что перед глазами ползли пятна.
Она попыталась прикинуть, сколько проспала. Припомнила, как ее почти на руках втащили по ступенькам в лазарет, как Бен Патчетт и Рене Гилмонтон под ее же чутким руководством вправили лодыжку и забинтовали. И совсем смутные воспоминания остались о том, как Рене принесла тепловатой воды и несколько таблеток парацетамола, о сухой прохладной ладони, которую пожилая женщина положила Харпер на лоб, и ее тревожном, внимательном взгляде.
– Что вам снилось? – спросила Кэрол. – Помните что-нибудь?
Кэрол Стори смотрела на нее громадными любопытными глазами – шоколадные радужки были усыпаны золотыми крапинками драконьей чешуи. Она носила на запястьях браслеты из золота и эбенового дерева; короткая футболка открывала перекрещивающиеся ремни чешуи на животе. Они придавали Кэрол готично-хулиганский вид. Свободная от отметин кожа была бледной, почти прозрачной. Кэрол выглядела такой хрупкой, что казалось – если она упадет, то разобьется, как глиняная ваза.
