ним ухаживать, казалось, полна решимости заставить его прямо взглянуть на свое положение. Она изучала его с другого конца комнаты и потом — также внезапно, как взъярилась — она успокоилась. Ее голос был тихим, когда она пересекла комнату, чтобы сесть возле его кушетки.
— Герцог знает, что твои плоть и кровь не послужат ему так хорошо, как драконьи. Знает, но ему все равно. Он безжалостно использует тебя как средство, чтобы сохранить себе жизнь, пока не сможет получить подлинное лекарство.
Она поправила его покрывало, сжав губы. Потом безнадежно проговорила:
— И поэтому я должна вылечить тебя от заразы, очистить твое тело, кормить и поить тебя, как откармливают корову, обреченную на убой. Видишь, мы оба принадлежим Герцогу. Движимое имущество, которое используют так, как лучше для его целей.
Он всмотрелся в ее лицо, ожидая увидеть гнев или по крайней мере слезы. Но она казалась одеревенелой, вперившейся в безнадежное будущее.
— Это чудовищно! Как можешь ты так просто принимать то, что он делает со мной? С тобой?
Она горько усмехнулась, сгорбилась на простом деревянном табурете и обвела рукой небольшую комнату. Комната была маленькой и уютной, но решетки на окне и крепкая дверь свидетельствовали: это позолоченная клетка.
— Я такая же пленница, как и ты. Даже если ты человек, по твоим словам, для Герцога это не будет иметь никакого значения. Он использует нас обоих. Я взятка, которую он предлагает Эллику в обмен на то, чтобы канцлер сделал все возможное для сохранения жалкой жизни моего отца. Это дает мне немного комфорта. Так ты говоришь, что даже если он съест тебя, твоя смерть не купит ему больше жизни.
Она посмотрела на свои руки и безнадежно призналась:
— Однажды я планировала пережить его, а затем провозгласить себя его законной наследницей. Все мои братья мертвы — или от рук моего отца, или от Кровавой Чумы. А я старшая из сестер и единственная, кого не сторговали замуж. Трон должен отойти мне после его смерти.
Он недоверчиво посмотрела на нее.
— Разве его придворные поддержат вас в этом?
Она покачала головой.
— Это была глупая мечта. Те, кого я попыталась привлечь к моей затее, в конечном счете, так же бессильны, как и я. Это было необычно: придумывать, как дать моей жизни цель и надежду. Теперь этого нет. Мне не оставили никакого способа обратиться к тем, кто разделял мои стремления. Вместо этого я утешаю себя мыслью, что Герцог не намного переживет меня. Если вообще переживет.
Сельден нахмурился.
— Но вы молоды. Конечно, вы должны на много лет пережить своего отца.
— Как дочь моего отца, возможно, я бы и прожила долго, но вряд ли как жена Эллика. Его последняя жена дала ему сыновей, наследников его имени и состояния. И это было все, что от нее требовалось. Когда он получил от нее все, что хотел, ее жизнь закончилась. А от меня ему нужен только один сын — чтобы установить регентство, которое не смогут оспорить другие дворяне. Я уверена, именно поэтому мать его сыновей умерла так внезапно. Чтобы освободить место для меня.
Она взглянула на Сельдена.
— Я не знала ее, но я ее оплакиваю. Его последняя жена только-только сошла в могилу, а Эллик уже готов взять меня. Да. Меня пожрут точно так же, как тебя. Но только, как мне сказали, не до того, как я восстановлю твое здоровье. Что ж. Ты должен есть, чтобы ускорить нашу смерть.
Ее тон стал обманчиво легким, а взгляд — издевательским, вопреки трагичности положения.
Она встала и принесла столик к кровати. На нем был поднос с большим, закрытым крышкой блюдом, а рядом стояли две тарелки поменьше. Она подняла крышку на большом блюде. Сельден уставился на горку нарезанного кусками сырого мяса. Из его горла вырвался возглас отвращения. Женщина уставилась на него.
— Ты не голоден?
— Если бы они были сварены, — слабо сказал он.
В предвкушении еды рот наполнился слюной, но кровавые красные куски мяса только напомнили ему об ожидавшей его судьбе. Сельден отвернулся. Из-за разбуженного голода его затошнило.
— Я могу это поправить, — сказала она, и впервые ее голос казался свободным от горечи. — Я могу пожарить его здесь, над очагом, и буду рада всему, что ты оставишь. Мой отец не думает, что женщине пристало потреблять плоть. Вот моя пища.
Она открыла два небольших блюда. На одном была зерновая каша, и щедрый кусочек масла еще таял в ее центре, а на другом — горка вареных овощей, оранжевых, желтых и зеленых вперемешку. При виде них желудок Сельдена громко заурчал. Домашний запах тушеной репы, моркови и капусты почти заставил его плакать.
Калсидийка немного помолчала.
— Если мы все разделим, то будет достаточно, чтобы нам обоим хорошо пообедать.
Ее голос был нерешителен, глаза смотрели вниз.
