Одной рукой она задрала платье вверх и разорвала находившуюся под ним ткань, чтобы оголить ягодицы. Ей вдруг пришла в голову мысль о том, что стоявший за дверью врач может в этот момент заглянуть в комнату. С трудом подавив смешок, она перекинула голую ногу через тело мужа, пытаясь соединиться с ним под ворохом своих одежд. Маргарита с опаской заглянула ему в лицо и увидела, что он опять закрыл глаза, но она явственно ощущала, что ее старания не пропали даром и в нем проснулось желание. Сколько раз за свою жизнь она наблюдала, как этим занимались животные! Она двигалась по его телу, пытаясь найти нужное положение, и нелепость ситуации вызывала у нее смех.
Это произошло настолько неожиданно, что они оба глубоко вздохнули, и глаза Генриха распахнулись. Даже сейчас его взор был затуманен, как будто он думал, что это сон. Маргарита тяжело дышала, держа в руках его голову и чувствуя, как ладонь мужа скользнула вдоль ее тела и сжала обнаженное бедро. Прикосновение грубой ткани бинтов заставило ее содрогнуться. Она закрыла глаза и покраснела, поскольку в ее сознании возник образ Уильяма. Уильяма, который был так стар! Она попыталась прогнать это видение, но вместо этого увидела его, высокого, широкоплечего, со смеющимся лицом, стоящего во дворе Сомюра.
С закрытыми глазами Маргарита двигалась на муже так, как ей описывала это Иоланда в саду дома Уэтерби, тяжело дыша и покрывшись потом. О враче за дверью она совершенно забыла. Когда Генрих громко застонал, она почувствовала, как ее тело сотрясает сладостная дрожь, несмотря на физический и душевный дискомфорт. Он резко поднялся, и его руки вдруг обрели силу. Однако это длилось недолго, и спустя несколько мгновений столь же внезапно обессилевшее тело Генриха рухнуло обратно на подушки. Он лежал, едва дыша, и тут она почувствовала, как по ее чреслам разлилось тепло.
Маргарита положила голову ему на грудь, и лежала так, пока у нее не выровнялось дыхание. Испытываемая ею боль оказалась не более сильной, чем она того ожидала. Образ Уильяма растаял вместе с чувством вины.
Она улыбнулась, услышав, как Генрих едва слышно захрапел. Когда дверь приоткрылась и в комнату заглянул врач, она продолжала лежать с закрытыми глазами, пока он не ушел, и не увидела выражения ужаса на его лице.
Джек Кейд окинул взглядом людей, ждавших его распоряжений. Разумеется, среди них находились Пэдди и Роб Эклстон, его верные друзья, с трудом скрывавшие радость от того, как повернулось дело. Он с самого начала понимал, что у толпы разъяренных фермеров не будет ни единого шанса, если шериф Кента пошлет против них профессиональных солдат. Единственный выход заключался в том, чтобы обучить беженцев из Франции воевать и подчиняться приказам.
– Принесет кто-нибудь кувшин или я должен говорить всухую? – спросил Джек.
Он пришел к выводу, что в тавернах, куда они заходили каждый вечер, выпивать следует как можно раньше. Его людей мучила жажда, и к тому времени, когда они уходили, бочки всегда были пусты. Каждое утро они стонали и жаловались на то, что у них раскалывается голова, но Джек не обращал на это никакого внимания. Если его чему-то и научили годы, проведенные во Франции, так это тому, что выходцы из Кента воюют лучше, если внутри их плещется немного эля – а еще лучше, когда много.
Стоявшая за стойкой вдова отнюдь не испытывала восторга по поводу того, что эта толпа пьет ее эль бесплатно. Джек должен был признать, что заведение Флоры отличалось аккуратностью. Всюду царила чистота. Полы устилали свежие тростниковые циновки. Стены и бочки всегда были тщательно выскоблены. Да, она была далеко не красавицей, но Джеку нравилось ее лицо с квадратной челюстью, свидетельствовавшей о сильном характере. В лучшие времена ему могла бы даже прийти мысль приударить за ней. В конце концов, она не убежала, когда колонна из двух тысяч мужчин приблизилась к ее таверне. Это была поистине кентская женщина. Джек терпеливо ждал, пока она наполнит элем оловянную кружку и передаст ему, чтобы он сдул пену.
– Спасибо, любовь моя, – сказал он с благодарностью.
Она взглянула на него исподлобья и сложила руки на груди, как это делали владельцы всех постоялых дворов и таверн, откуда его выставляли в последние годы. У него сразу поднялось настроение. Товарищи не могли увести старого Джека Кейда из этой таверны. Он пил эль большими глотками и смахивал капли с отросшей щетины.
Постоялый двор с трудом вместил восемьдесят человек из тех, что ему удалось собрать за последние несколько недель. В большинстве своем они были под стать ему: широкоплечие, коренастые, с сильными руками и ногами. И, естественно, все они родились в Кенте. Джеку было легко с ними, поскольку он знал, о чем они думают, чего от них ждать. С ними он мог говорить, хотя никогда не был мастаком в этом деле – по крайней мере, при большом скоплении людей.
С добродушной улыбкой Джек обвел их взглядом. Они ждали, что он им скажет.
– Я вижу, кое-кто из вас, мерзавцев, еще меня толком не знают. Небось думаете, что это Джек Кейд вздумал хлопать вас по плечу? Вы еще узнаете, что я не люблю молоть языком, как это делают некоторые, и что это все не пустая болтовня.
Они с удивлением взирали на него. Тишину нарушил смешок Пэдди. Огромный ирландец щеголял в новой одежде, раздобытой в одном из городов, через который они проходили, – лучшей за всю его жизнь. Джек кивнул ему и отыскал взглядом Роба Эклстона, стоявшего сзади. Он как никто другой подходил на роль человека, находящегося в тени и наблюдающего за остальными. Похоже, вид Эклстона, правившего свою бритву, что он проделывал каждое утро, производил на окружающих неизгладимое впечатление, и это более чем устраивало Джека.
– Не нальешь ли ты мне еще одну, Флора? – крикнул Джек, передавая кружку.
