Довольный собой, он повернулся к товарищам:
– Я заставляю вас, мерзавцев, маршировать, чтобы поднять ваш боевой дух. Я выжимаю из вас пот упражнениями с топором и другим оружием, которое нам удается отыскать. Я делаю это потому, что, когда шериф Кента выступит против нас, у него будет уйма солдат. А я не для того потратил столько времени и сил, чтобы теперь всё профукать.
По толпе прокатился тихий ропот. Люди переговаривались, обсуждая его слова. Джек слегка покраснел.
– Я слышал ваши рассказы, ребята. Я слышал, что сделали эти ублюдки во Франции, как они продали вас и бросили на произвол судьбы, а французские солдаты тем временем насиловали ваших женщин и убивали ваших стариков. Я слышал о налогах, таких, что можешь горбатиться всю жизнь и остаться ни с чем, пока они пируют на ваши деньжата. Что ж, парни, если вы хотите заставить их слушать – это ваш шанс. Вы будете стоять посреди грязного поля, плечом к плечу с теми, кого видите сейчас рядом с собой. Вы увидите солдат шерифа с мечами и луками, идущих на вас, и забудете о том, как люто их ненавидите. Вместо этого вам захочется бежать от них, мочась себе под ноги.
Казалось, стены таверны задрожали от поднявшегося рева. Все кричали, что они никогда не сделают ничего подобного. Джек с ухмылкой поднял вторую кружку эля и опорожнил ее так же быстро, как и первую.
– Мне знаком этот страх, ребята. Нечего трепать, какие вы храбрые, сидя тут в тепле и безопасности. У вас сожмутся кишки, сердце будет выпрыгивать из груди, и вам захочется оказаться где-нибудь подальше.
Его лицо посуровело, глаза засверкали. Алкоголь пробудил в нем ярость.
– Но если вы побежите, значит, вы родом не из Кента. Вы даже не мужики. Это наш первый и последний шанс забить им зубы в глотку. Вам предстоит всего лишь одно сражение, и они надеются, что вы обмочитесь и побежите. Если вы выстоите, они оглянуться не успеют, как вы пройдетесь по ним, словно серп по полю. Мы нанижем голову шерифа на шест и понесем ее, словно долбаное знамя! Мы пойдем на Лондон, парни, если вы сможете выстоять. Только
Он окинул взглядом комнату и кивнул, удовлетворенный увиденным.
– Когда мы выйдем отсюда, каждый из вас должен выбрать дюжину людей. Они будут находиться в вашем подчинении, поэтому запомните их имена, и пусть они запомнят имена друг друга. Скажите им, что если они побегут, то бросят своих товарищей, вам понятно? Не незнакомцев, а
Несколько секунд он сидел с опущенной головой, словно читал молитву. Когда он заговорил вновь, в его голосе зазвучала хрипотца.
– Когда вы услышите, что я, Пэдди или Роб отдаем приказ, делайте как сказано. Будете слушаться – солдаты шерифа лягут. Я знаю, что делать. Если мы не упустим шанс, то снимем с них головы и пройдем по трупам.
Пэдди и Роб огласили комнату ликующими криками, и остальные с готовностью присоединились к ним. Джек сделал Флоре знак рукой, и та, плюнув с досады на пол, принялась передавать очередные кружки с элем. Взор Джека уже затуманился. Черный эль был хорош и стоил того, чтобы за него заплатить, если бы он вообще платил. Вожак снова возвысил голос, стараясь перекричать поднявшийся шум.
– С каждым днем к нам присоединяется все больше и больше кентских мужчин. Сегодня все графство знает, чего мы хотим. Те, кто приходит из Франции, говорят, что Нормандия вот-вот падет и что наш замечательный король нас опять предал. Ну так нам есть что на это ответить!
Он поднял лежавший у его ног топор и вогнал его в деревянную стойку. В наступившей тишине отчетливо прозвучало проклятие Флоры. От слова, которое она произнесла, все расхохотались и поспешили выпить еще. Джек высоко поднял за всех свою кружку.
Томас шел, слегка прихрамывая. Рана все еще давала о себе знать. Швы образовали полоску распухших тканей, которая тянулась через бедро и отдавала болью при каждом шаге. После недели переходов по полям и лежек в канавах было непривычно вновь идти по дороге. Они с Рованом ничем не выделялись в толпе несчастных беженцев, бредущих в направлении Кале. На большинстве повозок, скрипевших под весом людей, имевших возможность заплатить несколько монет, не было свободных мест. У Томаса и Рована денег не было, и они шли, опустив головы, преодолевая ежедневно столько миль, на сколько хватало сил. Томас старался сохранять бодрость, но голод и жажда приводили его в состояние апатии, и к вечеру он плохо помнил события прошедшего дня. То, что им приходилось идти не скрываясь, вызывало у него опасение, но они уже несколько дней не видели французских солдат. Вероятно, у них находились более приятные занятия, нежели преследование и грабеж покидающих Францию английских поселенцев.
Сумерки уже сменялись тьмой, когда Томас упал. Он захрипел и скорчился, лежа на дороге, а беженцы переступали через него. Рован поднял его на ноги и отдал свой нож извозчику, согласившемуся посадить на свою повозку еще двух человек. Он даже угостил их жидким супом, который Рован вливал в рот отцу с помощью ложки. Их положение было ничуть не хуже, чем у окружающих, но теперь они хотя бы ехали, а не шли.
Еще один день прошел в их мире, ограниченном квадратом неба, видимым из повозки. Рован перестал выглядывать наружу, увидев, как трое мужчин грабят какого-то несчастного. Никто не пришел ему на помощь, и повозка покатилась дальше, оставив эту грустную сцену позади.
Они не спали, когда повозка неожиданно остановилась, а находились в состоянии полубессознательного ступора и видели все как в тумане. Рован поднялся рывком, когда извозчик громко постучал по боковой стенке своего фургона. Кроме двух лучников в нем ехали двое пожилых мужчин и женщина, которая, насколько понял Рован, была женой одного из них, хотя он и не знал точно, кого именно. Они приходились извозчику родителями и дядей. Услышав
