Ну точно. Все знает. Достаточно просто увидеть его хитрый взгляд, как тут же становится ясно: именно так, и никак иначе. Степенно поздоровался, присел к столу, оглаживает бороду, разговоры ведет. Без намеков, чинно и степенно, как и подобает уважаемому и знатному купцу.
Но видел Анисим Андреевич, что не просто так припожаловал к нему Столбов. Однако уж час прошел за беседой и трапезой, а к разговору так и не приступил. Хотел было сам, да вовремя одумался. Мало ли о чем Столбов догадывается. Да и при домашних те разговоры вести нельзя. Пусть и перешептываются, но ведь доподлинно, что и как произошло, не ведают. А если слухи поползут от него… О том думать не хотелось. В то, что Петр покарает за ослушание, купец верил свято.
Наконец сообразил отослать всех и оставить их наедине. Давно бы так. А то сидят хоронятся да глазками стреляют. А тут всего-то – говорить о таких вещах можно лишь с глазу на глаз. Вот сообразил, и сразу все стало куда как понятнее.
– Меня тут Туманов навестил. Заскочил водицы испить. Хм… аж на лесопилку заскочил, – ухмыльнулся такой оказии Столбов.
Сомов понимающе кивнул. Уж кого-кого, а этого аспида пронырливого по гроб жизни не забудет. И ведь тот бочонок тоже сыскал бы, да только прикопан он как раз в том сарае, где всех домашних и дворню держали.
– Два года тому, тоже в зимнюю пору, если помнишь, осчастливил меня своим посещением государь наш. Пир горой, дым коромыслом, на зависть всем соседям и купечеству. По сию пору ходят да косо смотрят. Мол, обласкан царем-батюшкой, поддержку от него лично имеет, да еще и с просьбой к нему государь обращается. Не к купцам первостатейным, а к купчишке, что ни в одном серьезном деле участником не был. Теперь-то многие бросились силинские махины скупать, завод всех заказов и исполнять-то не поспевает. А тогда только у виска крутили, мол, такие деньжищи на забаву пустую спустил.
– Так…
– Точно, – с лукавой улыбкой кивнул Столбов. – Тот пир, Анисим Андреевич, с обыска начался. Треск досок и скрип гвоздей такой был, что, казалось, зубы покрошатся, а сердце зайдется. Думал, все. Пришла беда – отворяй ворота. Сообразил, что купцов именитых государю не с руки потрошить, вот и взялся за тех, что значимости никакой не имеют. В пересчете на нынешний рубль – на шестьдесят с лишком тысяч отыскали. Все до последней копеечки. Да только ничего сверх положенного с меня государь не взял. Лишь ефимки с пересчетом изъяли да книжицу вексельную выдали. Определили в купцы первой гильдии, да еще по глупости своей я только десять тысяч заявил.
– Это как это по глупости? – хотя и ожидал чего-то подобного, искренне удивился Сомов.
Впрочем, было чему удивляться. Отчего называть глупостью решение записаться по малой ставке? Оно ведь права, считай, те же, а в казну куда как меньше отдавать приходится. Шутка ли, ему придется ежегодно выкладывать целую тысячу просто за одну лишь грамоту. Да будь воля Сомова, он бы тоже в десять тысяч заявился.
– А вот так, – развел руками Столбов. – Государь мне: мол, не глупи, не упрашивай, потом жалеть станешь. А я ему: чего жалеть-то? Во второй гильдии ходил горя не знал, а теперь в первой стану значиться. Обозвал дурнем, да внял молитвам. Лучше бы обкостерил по матери да записал в именитые, хотя и недоставало у меня средств. Ну да чего теперь-то.
– Что-то ты загадками говоришь, Степан Прокопьевич.
– Да нет никаких загадок, Анисим Андреевич. Дело новое, махина эта непонятная. Мало ее купить, так еще и оборудование к ней. Да потом все это доставить, установить, запустить. Опять же сама собой работать она не станет, потребны люди специально обученные, да платить им жалованье. И ведь попробуй обидеть, развернутся – и поминай как звали, не крепостные, враз к кому иному перекинутся. Думал, пропал я. Заставили выкупить то, что никому и даром не нужно.
– Да ведь так все и было. Все думали, что ты умом тронулся.
– Сам как пришибленный ходил. А сказать никому не моги. Но как оно все вышло, сам видишь. А жалею я оттого, что по указу-то изменения в гильдейскую грамоту только раз в два года можно вносить. Я за это время почитай все, что вложил в лесопилку, отбил. Заработал бы и больше, кабы не дурость моя. Гильдейские ограничения на сделки держат, развернуться не дают. Я уж и к государю на поклон, а мне ответ – закон есть закон, и никто его попирать не станет. Но ничего. Нынче второй год на исходе. Сразу побегу в именитые граждане записываться, пусть и нет у меня за душой ста тысяч. Заказал еще одну махину и оборудование под нее. Моя-то уж нагружена до предела, так что расшириться не получится.
– Выходит, государь тебя силком на доброе дело подрядил, – вздохнул Сомов.
– Выходит. Да только болтать о том я бы не стал. Боязно больно. Закон, он ведь что дышло – куда повернешь, туда и вышло. Мне за упрямство мое так ответили по поводу смены гильдии. А ведь иные, кто, глядя на меня, сами за то дело взялись, куда пронырливее оказались, и им никаких ограничений не было. Вот и получилось, что начал я первым, а сам в хвосте плетусь. Потому не сомневаюсь – начну болтать, и не сносить мне головы. О том и тебя упреждаю, Анисим Андреевич.
– Спасибо на добром слове.
– Хм… Ты уж прости за любопытство… – смущенно произнес заводчик, но Сомов его прекрасно понял.
– Велено строить купеческий морской корабль и заниматься заморской торговлей.
– Ох, – только и вздохнул Столбов. Что ни говори, а море это дело такое, не больно-то надежное.
– Ты мне вот что скажи, Степан Прокопьевич. Как мнишь, коли государь чего пообещал, не бросит ли, как это бывало у его деда? Не откажется от своих
