деревом.
— Пей! — Не хотелось совершенно, но опять не смогла отказаться. Глотнула и задохнулась. Противно, горько, горло дерет!
Стакан из руки куда-то делся, а из-за спины донесся голос: негромкий, приятный, тягучий, ни слова не разобрать, а словно мед в уши льется. И такое тепло по телу пошло, аж глаза закрылись. И стало мне хорошо. И увидела я, словно наяву, лес наш, и родник, и березку свою любимую…
Очнулась внезапно, словно в бок кто пихнул. Лежу. Темно. Запах знакомый… Я что, опять в лечебнице? Не помню, как здесь оказалась. Вроде на суженого гадала… Голоса. Опять? В этот раз капели нет, и один голос слышен отчетливо, а вот второй — глухо.
— Нет, ты можешь мне объяснить, зачем ты это сделал?
— Могу, но не хочу.
— А вот я хочу! Я очень хочу понять, что должно было произойти, чтобы ты вбухал добрую половину сил в такой сложный блок!
— Блок проще и грубее мог помешать восстановлению.
— Вот как раз это даже я понимаю! Я не понимаю, зачем ты вообще тратишь силы на такую филигранную работу?
— А что: вдруг война, а я уставший?
— Идиот! Мы до сих пор не нашли и следа того клятого артефакта, откуда ждать удара — непонятно, а ты спокойно тратишь силы на ерунду!
— Ты взволнован, так что «идиота», так и быть, прощаю.
— Спасибо! Очень утешил! Вот почему ты не можешь, как нормальный человек, спокойно посидеть дома, пока мы во всем разберемся? Почему ты вечно в гуще событий и вечно рядом эта пигалица? Что с ней на этот раз стряслось? Молчишь?.. Замечательно!
— Не мельтеши. Сядь и успокойся.
— Я не могу успокоиться! Это не неофит — это головная боль с косичкой! Я готов отстоять три службы в Храме, только бы это ходячее несчастье не попало на факультет Врачевания!
— Совсем недавно ты утверждал, что она спасла мне жизнь.
— Да! А перед этим ты ее довел до панической атаки, а теперь… Ты!
Непонятный глухой звук.
— Ее все-таки замкнуло! А я-то удивлялся! И, конечно же, замкнуло на тебе: ты вечно маячил рядом в момент душевных потрясений!
— Ты такой догадливый, мне прям страшно! Может, тебе в жрецы податься?
— И что же все-таки случилось? Неужели эта мормышка в вороньих тряпках покушалась на твою невинность?
— По-моему, тебе давно не ломали нос, он у тебя очень длинный.
— Согласен, это было грубо. Но ты не находишь, что выбрал самый сложный и трудозатратный путь решения проблемы?
— Полагаешь, следовало воспользоваться ситуацией? А через пару недель девочка восстановится, осознает случившееся и с горя побежит топиться? Спасибо, я как-нибудь проживу без этого камня на совести.
— Было бы с чего топиться!
— Тебе — не с чего, а в традиционалистских общинах подобное называется «позором на всю жизнь», «несмываемым пятном» и прочими пафосными словесами. И никого не будет волновать, что она пребывала не в себе.
— А она тебе нравится.
— А тебе нет? Ее самое постыдное и, заметь, подавляемое желание настолько естественно и невинно… Знаешь, у меня бы даже в восемнадцать лет были куда более интересные варианты. Редко встречается настолько чистая душа. Как-то нет желания топтаться по ней грязными сапогами.
— Ты такой благородный, аж противно! Придушить тебя, что ли, чтоб не мучился?
— Я тебя тоже люблю, мой сладкий!
— Да иди ты!
— Анс, прекращай строить из себя большего мерзавца, чем есть на самом деле! Уверен, ты бы ее тоже не тронул.
— Я? Да я ее своими руками утопить готов, лишь бы ты глупости перестал делать! Ну, ничего, она у меня отсюда месяц не выйдет, пока полностью не восстановится!
— И чего ты этим добьешься? Исключения после первой же сессии?
— Скатертью дорога! Меньше проблем будет в Академии.
— Мне кажется, что в заботе о моем благополучии ты упустил из виду самую интересную деталь данной головоломки…
— Просвети же меня, о мой мудрый друг!
— У девочки должен быть хотя бы один неповрежденный контур помимо физического.
— Ты в чьей квалификации сомневаешься: моей или Грэга?
— А вы с Грэгом часто наблюдали все девять контуров одновременно?
