Запрокинув голову, Максон расхохотался:
– У меня даже не получается на тебя рассердиться.
Я улыбнулась:
– Ты еще кого-нибудь приводил сюда, кроме меня?
– Оливию, – погрустнел он. – Всего один раз.
Теперь, когда он произнес это вслух, я вспомнила. Он целовался с ней здесь, она сама рассказывала нам об этом.
– Я целовался с Крисс, – выпалил Максон, не глядя на меня. – Недавно. В первый раз. Я подумал, будет справедливо, если ты об этом узнаешь.
Он опустил глаза, и я молча кивнула в ответ. Если бы я сама не стала свидетельницей того, как они целовались, то, наверное, не выдержала бы. Даже сейчас, несмотря на то, что уже все знала, его слова причинили боль.
– Мне не нравится делить тебя с другими. – Я переступила с ноги на ногу; мое платье окончательно пропиталось водой и отяжелело.
– Знаю. Но таковы правила игры.
– Все равно это несправедливо.
– И много мы с тобой в жизни видели справедливости? – рассмеялся Максон.
Тут он был прав.
– Вообще-то, я не должна тебе говорить об этом… И если ты проболтаешься, мне наверняка будет хуже, но… Ладно, твой отец все время говорит мне гадости. А еще он велел прекратить выплаты моим родным. Впрочем, всем остальным перестали платить еще раньше, так что, наверное, это выглядело нечестно.
– Извини, – сказал он, глядя на город. На мгновение я забыла, о чем говорила, заглядевшись на мокрую рубашку, облепившую его грудь. – Боюсь, Америка, тут я уже ничего не смогу сделать.
– Я и не прошу тебя что-то сделать. Просто решила, что ты должен знать. Я как-нибудь переживу.
– Ты оказалась ему не по зубам. Он не понимает тебя. – Максон взял мою руку, и я не стала отнимать ее.
Я попыталась придумать еще какой-нибудь вопрос, который можно было бы ему задать, но в основном все они касались остальных девушек, а вникать в подробности я не хотела. Пожалуй, приблизительное положение дел я представляла себе и так, а если в чем-то и ошибалась, портить себе настроение сейчас не хотелось.
Максон взглянул на мое запястье.
– Ты… – Он вскинул глаза и, похоже, решил задать какой-то другой вопрос. – Ты не хочешь потанцевать?
Я кивнула:
– Только я кошмарно танцую.
– А мы будем танцевать медленно.
Максон притянул меня к себе и положил ладонь на мою талию. Я приняла его протянутую руку, а второй приподняла намокший подол. Мы стали покачиваться на одном месте. Я прижалась щекой к груди Максона, а он уткнулся подбородком мне в макушку, и мы принялись танцевать под музыку дождя.
Он еще крепче обнял меня, и у меня возникло такое чувство, что все плохое улетучилось и обнажилась суть наших с Максоном отношений. Мы были друзьями, которые не хотят лишиться друг друга. Во многом мы были полными противоположностями, но это не мешало нам быть родными душами. Я не стала бы называть наши отношения судьбой, но это определенно было что-то большее, нежели все то, с чем я сталкивалась прежде.
Я подняла голову и, коснувшись ладонью щеки Максона, притянула его к себе для поцелуя. Его влажные губы обожгли мои. Его руки обвились вокруг моей талии, и он прижался ко мне, словно боялся, что рассыплется, если не сделает этого. Дождь барабанил по крыше, заглушая все остальные звуки. Казалось, в мире воцарилось безмолвие. Мы танцевали, и мне было мало – мало его, мало этих прикосновений, мало пространства и времени.
После многомесячных попыток разобраться в себе, в своих желаниях и надеждах, я вдруг поняла – здесь и сейчас в обстановке, которую Максон создал только для нас двоих, – что все мои метания лишены какого бы то ни было смысла. Оставалось лишь двигаться вперед и надеяться, что, как бы далеко нас ни отнесло друг от друга, нам удастся найти путь обратно.
Другого выбора не было. Потому что… потому что…
Я долго к этому шла, но когда осознание пришло, оно было мгновенным.
Я люблю Максона. Впервые за все время я вдруг поняла это с непреложной уверенностью. Я не пыталась откреститься от этого чувства, цепляясь за Аспена и за все сомнения, которые были с ним связаны. Не пыталась оставить себе путь к отступлению на тот случай, если мое чувство останется безответным. Я просто отдалась ему.
Я люблю его.
