двигаться».
Тогда Крия наполнила ненависть — ненависть к тем, кто предал Императора, ненависть к тем, кто заточил его в темницу, но прежде всего ненависть к собственной слабости. Он не должен был позволять себе так ослабеть, что его можно было сделать лишь номинальным представителем, он не должен был позволять схватить себя; он должен был вместе со своим кланом и легионом сражаться против предателя Гора. Он должен был…
Крий остановил цепочку мыслей и изолировал их, позволив жару гнева наполнить себя, но не притуплять логику.
— Да направит меня истина железа…
Что-то прикоснулось к шлему. Он замер. Напряглись все мускулы. Возле шеи зашипел газ. Лязгнули затворы, и шлем сняли. Взор затуманился от хлынувшего света, мелькнули помехи, а затем вернулась ясность.
Он смотрел на широкое лицо. Ровные и мускулистые черты обтягивала загоревшая, покрытая рубцами кожа; это было лицо одного из лучших воинов Императора, лицо космодесантника. Посередине головы тянулись коротко остриженные волосы, а тёмные глаза уставились на Крия, не моргая. Он смотрел в ответ индиговыми линзами, установленными на лице, поделенным истерзанной плотью и хромированным керамитом.
Он сидел на троне в центре облицованного плиткой зала. Тело было заковано в цепи, продетые в оковы на запястьях и крепления в полу. Стены, гладкие и чёрные, испещрили кристаллы, мерцавшие в приглушённом свете люмосфер. Со стен свисали знамёна, чьи чёрные, золотые и багровые нити обгорели и были разорваны выстрелами. Купол над головой украшала мозаика из чёрно-белых плиток в виде эмблемы сжатого кулака.
Снявший шлем Крия космодесантник был облачён в жёлтый доспех с чёрно-белым крестом на наплечнике. Его неподвижность напоминала о мемориальных статуях, что стоят на страже над могилами павших героев.
«Имперские Кулаки. Преторианцы Терры. Ну конечно».
Легионер отступил, и Крий увидел второго воина, стоявшего позади и безмолвно наблюдавшего. Поверх брони был надет белый табард с чёрным крестом, а рука покоилась на рукояти убранного в ножны меча. Железнорукий посмотрел в суровые сапфировые глаза воина. Его взгляд не дрогнул.
— Милорд, следует ли мне включить его доспехи? — спросил стоявший рядом Имперский Кулак.
«Борей» — так его назвал другой голос.
— Я бы этого не делал, — сказал Крий и посмотрел на него. Борей, слабо, еле заметно нахмурившийся, встретил его взгляд. — На твоём месте я бы и цепи не снимал.
— Что?
— Потому что если ты это сделаешь, — спокойно продолжил легионер, — то я убью вас обоих.
Борей покосился на своего безмолвного товарища, затем обратно на пленника.
— Ты…
— Да, я знаю, кто он, — зарычал Крий.
— Я не хочу верить, что ты предатель, Железнорукий, — сказал второй Имперский Кулак.
— Предатель… — медленно заговорил Крий. — Скажи мне, если бы тебя заточили под горой, сковали вместе с теми, кто истинные предатели по крови, то какие бы мысли ты вынашивал во тьме? Что бы ты желал тем, кто привёл тебя туда? — дёрнулись фокусирующие кольца глаз. — Если бы Сигизмунд, первый капитан Имперских Кулаков, сидел бы на моём месте, то о чём бы он думал?
Сигизмунд прищурился.
— Я размышлял бы о том, как я могу лучше всего послужить Империуму.
— Серьёзно? — оскалился Железнорукий.
— Теперь, когда мы покинули пределы Солнечной Системы, я уполномочен лордом Дорном дать тебе приказы.
— Моим мечом повелевает лишь мой примарх и Император, — Крий медленно покачал головой, не отводя взгляд. — Не ты, и не Рогал Дорн.
Борей шагнул вперёд, гнев исказил его равнодушное лицо, а рука уже сжалась в кулак.
— Ты смеешь…
«Быстр, — отметил Крий. — Очень быстр».
Но Сигизмунд был быстрее и положил руку на плечо воина.
— Успокойся, Борей, — сказал Лорд Храмовников. Легионер посмотрел на командира, и что-то промелькнуло между ними.
Крий открыл рот, чтобы заговорить. Сигизмунд успел первым.
— Феррус Манус мёртв.
Крий услышал слова. Почувствовал, как их анализирует мозг. Почувствовал, как осознаёт их значение. Почувствовал… пустоту.
Мгновение тянулось, но он не чувствовал ничего. Ни прикосновения доспехов к коже, ни боли в закоротившей аугментике, ни текущей в руках крови. Лишь прилив тишины и чувство падения, словно во вселенной разверзлась дыра и поглотила его целиком. Он падал, а позади и впереди была лишь пустота.
«Феррус Манус мёртв».
