Солдат развязал поясной ремень, которым были связаны руки пленного, и Иван стал растирать затекшие запястья. Руки слушались плохо, пальцы занемели.
Вся троица смотрела на него с удивлением. Советского пилота в немецкой форме, да еще захваченного на «нейтралке», они видели в первый раз. Обстоятельства более чем странные.
Иван расстегнул и снял немецкую куртку, из внутреннего кармана комбинезона достал личные документы и протянул офицеру.
– Так-с! Кравчук, старший сержант, двести пятнадцатый штурмовой авиаполк, летчик. А кто командир полка?
– Майор Рейно.
– Немец, что ли?
– Почему немец? Прибалт, эстонец вроде…
– Надо звонить в дивизию – пусть представителя пришлют. Ежели опознает, то заберут. А пока под охраной посидеть придется. Фролов, ты обыскивал его?
– Виноват, не успел. Сейчас досмотрю.
Солдат сноровисто обыскал Ивана и вытащил из его кармана штатный «ТТ». Потом принялся за немецкую куртку, достал документы убитого пехотинца. Офицер и эти документы забрал, предварительно просмотрев.
– Фролов, головой отвечаешь, если что…
– А куда же я его дену?
– Да хоть в свою землянку.
– Отрыть не успели, только окоп и траншею.
– Да хоть за руку к себе привяжи. Свободен!
– Слушаюсь. Бери, летун, курточку, пошли.
– Зачем она мне? Это камуфляж для перехода линии фронта.
– Бери, выбросишь за бруствер. Чего фашистскому тряпью у командира смердить?
Они вышли в траншею, и Иван забросил курточку убитого немца подальше за бруствер.
Солдат привел его к стрелковой ячейке.
– Располагайся, летун.
– Я штаны фрицевские сниму.
– Валяй!
Иван снял брюки-галифе, забросил их на поле и остался в своем летном комбинезоне. Из немецкого на нем были теперь только сапоги – так ведь босиком ходить не будешь. Пилотку бы еще на голову, но попросить ее у Фролова он постеснялся. Ему хотелось есть, спать – устал он за день, насыщенный событиями денек выдался. Зато на душе спокойно – у своих он.
Немцы из своей траншеи пускали осветительные ракеты. Хлопок – и «нейтралка» ярко освещается мертвенно-белым светом. Опускается ракета на маленьком парашютике медленно, и на полминуты все движение замирает. Высунулся кто неосторожно из окопа – получит очередь от дежурного пулеметчика.
Немцы дежурили по двое – ракетчик и пулеметчик. Рационально, как и многое у практичной немецкой нации.
Когда ракеты взлетают, хуже всего разведчикам. Тела отбрасывают тени, пулеметчики же патронов не жалели, обстреливая любой подозрительный предмет, а то и просто вели беспокоящий огонь по нашим позициям.
С нашей стороны не стреляли, экономя патроны.
Оба устроились в стрелковой ячейке. Было тесно, но Иваном вдруг овладело чувство внутреннего спокойствия. Угодить в ячейку может только минометная мина, пули и снаряды мимо пролетят.
Постепенно обоих сморил сон.
К утру Иван проснулся от холода – над полем висел густой туман.
В окопах и ячейках зашевелились, поднялись, стали разминать затекшие руки и ноги.
– Пожевать бы сейчас да закурить, – мечтательно произнес Фролов. – Небось вас, летчиков, до отвала кормят.
– Я бы так не сказал, – хмыкнул Иван.
– Две недели назад, еще до немецкого наступления, у нас в тылу подбитый немецкий самолет сел. Большой, экипаж несколько человек. Так у них шоколад был, в плитках. Представляешь?
– Думаешь, у нас так же?
– Я в авиации не служил, не знаю, – уклончиво ответил солдат.
– Водичка есть? Пить хочется.
