— Всем было велено собраться в общей зале!
— И ты потрудилась подняться по крутой лестнице только для того, чтоб это мне сообщить? Благодарю!
— Мне было не трудно, — шаловливо ответила ветреница. — Ректор решил поздравить нас с первым серьезным испытанием, и прислуга накрыла обед в комнатах, так что мы премило проводили время в соседнем крыле. Игорь передавал тебе…
Я сделала резкий шаг вперед. Эмелина взвизгнула и отскочила, так что я без помех смогла набросить шифоновое покрывало на зеркало.
— Так что Игорь? — спокойно обернулась я к соседке.
Та нервически вздрогнула и раскрыла веер. Ее пылающие щеки слегка подергивались, как при тике. Я, решив, что остудить эдакий пожар жалкими взмахами кружевного опахала дело безнадежное, изменила направление своей потолочной бури. Совсем другое дело! Правда, тик никуда не делся, а даже несколько усилился, а также поплыли черты лица, растянулся рот от уха до уха, пошла волнами шея, складываясь в некое подобие отвратительного жабо под подбородком. «Ёжкин кот! Я же сейчас ее надую!» — спохватилась я и щелкнула пальцами. Ветер с шепелявым хохотом исчез, видимо новая забава пришлась ему по вкусу. Представляю, сколько ни в чем не повинных прохожих подвергнется на улицах Кордобы подобной экзекуции.
— Так Игорь-то что? — повторила я вопрос. — Рассказывал в лицах, как я к нему в опочивальню этой ночью пробиралась?
Эмелина без сил рухнула на кровать.
— Может, еще подвязку какую демонстрировал? Мою, я уверена, что мою. И также уверена, что если я сейчас свой ящик с нижним бельем выверну, то одной точно недосчитаюсь!
— Лутеция, мне непонятна твоя агрессивность. Игорь достойный молодой человек, и, я уверена, даже если между вами и произошли те невообразимые вещи, о которых ты мне только что поведала, нас бы он в них посвящать не стал.
И тут мне стало стыдно. В который раз за день, между прочим.
— Извини, — покаянно произнесла я, присаживаясь рядышком с соседкой и протягивая ей кружевной носовичок. — Я последнее время сама не своя.
— Заметно, — надула губки Эмелина, но платок приняла. — Кстати, раз у нас спокойный диалог завязался, может, поделишься подробностями? Уж не ты ли виновница ужасного кровоподтека, украшающего скулу нашего коллеги?
Я растерянно пожала плечами. Кто кого разукрасил? Какого коллеги? Игоря? Так не я, точно. Мы когда прощались, он жив-здоров был. Разве что синяк от уха перетек, но это было бы чудо, магии недоступное. Да и поделом ему, ведьме романской, за те обидные слова, которые мне ветер донес.
— Ну, раз ты предпочитаешь отмалчиваться, — разочарованно хмыкнула соседка, — предлагаю отправиться к месту общего сбора.
И тут нас тряхнуло. Пол заходил ходуном, жалобно тренькнули оконные стекла.
— Я здесь побуду, — сообщила я из-под стола, когда толчки, коих я насчитала не меньше дюжины, утихли. — У меня, предположим… неодолимый приступ мигрени.
— И у меня! — Растрепанная головка доньи Гутьеррес показалась на мгновение и скрылась под моей кроватью.
Мы немного помолчали, оставаясь каждая в своем укрытии.
— Говорят, что, когда сильные трясения земли происходят, — решила поделиться я знаниями, — нужно не в помещениях отсиживаться, а на открытое место выбираться. Потому как тяжелые каменные строения при разрушении и придавить могут.
— А у нас первым делом якоря поднимают, — поддержала разговор Эмелина. — Большой прилив, который сразу за тряской идет, — штука для кораблей опасная.
Моя соседка была родом из Гесперии, славной как своими судами, так и свирепыми абордажными командами, эти самые суда пользующими.
— А ты кем собираешься стать, когда университет закончишь? — Я легла на живот и положила подбородок на сложенные руки. Теперь для того, чтобы вытащить меня из-под стола, понадобилась бы конная тяга. — Мне вот сегодня в голову пришло, что я о будущем даже не задумывалась.
— У меня все просто, — ответила Эмелина. — Семейное дело продолжу, батюшка ждет не дождется, когда к нему в команду настоящая мэтресса пожалует. Он так возрадовался, когда у меня дар открылся, что никаких денег на обучение не пожалел.
— Для тебя это завидная доля — всю жизнь для кого-то паруса надувать?
— Вам, сухопутным, не понять, — кажется, обиделась соседка. — Море — это больше чем жизнь, больше чем судьба…
В коридоре что-то грохнуло, кажется, свалилась потолочная балка. Я подбежала к двери и изо всех сил ее толкнула. Ёжкин кот!
— Есть кто живой?
Голос доносился из окна, и уже через мгновение в нашу комнату ввалился потрепанный Игорь.
Восемь. Вечер все того же бесконечного дня. Колокол на башне Ветра ничего такого не отбивал, а примерное время я уточнила у молоденького стражника, который с рвением первогодка проверял мои отпускные документы. Выбираться наружу официальным путем, а не таясь и путаясь в лабиринте сточных труб, было непривычно. Зиг не подвел — разрешение на прогулку за пределами Квадрилиума ждало меня в канцелярии. Со всеми полагающимися подписями и даже сургучной печатью, на коей символически изображались все четыре факультета, сиречь стихии. Огненная саламандра, припадающая к
