— Почему? — Разнообразие моих вопросов удивляло меня саму.
— Потому что чиновник чародейского приказа всем прочим примером служить должен, а не адюльтеры на службе разводить.
Так это он мне Мамаева в упрек ставит?
— То, чем я после службы занимаюсь, никого тревожить не должно.
— А вот тревожит! — строго возразило начальство. — И, представьте себе, не меня. Я-то понимаю, что вы просто Эльдара спасти решили, таким вот опасным для своего реноме способом. Ваши, Попович, эскапады поставили под удар весь наш приказ. Тут вам не Орюпинск, ни заслуги вашего папеньки, ни доброе имя вашей маменьки в расчет не берутся. И пока я с жалобами на ваш этически-моральный облик не разберусь, сидите тише воды ниже травы!
— А уже и жалобы появились? — жалобно спросила я.
— Появятся, — заверило начальство, — за жалобами у нас дело не станет. В худшем случае вас попросту исключат и лишат чиновничьего класса.
«Хорошо, не казнят на месте, — подумала я с облегчением и тут же испугалась: — Как лишат? Как же без класса-то жить буду? У меня и так — восьмой, ниже только письмоводители да почтовые работники проходят. А также юнкеры, корнеты и коллежские регистраторы…»
— А в лучшем? — спросила я, чтоб не додумывать неприятные мысли.
— Ради лучшего нам с вами, Попович, придется очень постараться.
— С лошадью-то что будет? — Я уже понимала, что проиграла, но еще немножко дергалась, как полудохлая лягушка в крынке с молоком. — Можно, я хоть к разбойным схожу, на их каретный двор загляну?
— Нет. Напишите подробный отчет о событиях, я поручу это дело кому-нибудь из свободных сыскарей.
— Перфектно.
Я фыркнула, вскочила на ноги, пробежалась по комнате, шелестя подошвами разношенных госпитальных бахил. От Крестовского я такого не ожидала! От кого угодно, только не от шефа!
— А чего вы ожидали?
Я, кажется, вовсе не про себя реплики подавала, потому что начальство включилось в пикировку с пол-оборота.
— Равного отношения с вашей стороны ко всем вашим, ваше высокородие, подчиненным! Значит, получается, Мамаеву шуры-муры с актрисами крутить разрешается, а мне с ним нет?!
Вышло не очень складно, даже глупо как-то, но направление моей мысли собеседник уловил.
— Да что вам до Мамаева? Эльдар — чардей, у него влечение к противоположному полу к волшебному дару прилагается, это часть его сущности.
— А у меня, может, темперамент!
— Пороть вас, Попович, некому! Вот что у вас!
— Меня родители в любви воспитывали, знаете ли, не для того, чтобы всякие… — я повертела в воздухе растопыренной пятерней, — мне физической расправой угрожали.
— Угрожать? Вам? — Шеф закусил нижнюю губу, потом посмотрел на меня нехорошим каким-то, оценивающим взглядом и задумчиво, будто про себя, произнес: — А это могло бы быть интересным.
— Но-но! — Я поправила на переносице очки. — Некоторые женщины, ваше высокородие, научены давать сдачи тиранам!
Крестовский молчал, я вдруг ощутила, что стою перед ним в одной ночной сорочке, правда, длиной в пол, но тонкой, облегающей все мои… кхм… выпуклости и впуклости, которые еще именуют пошлейшим словосочетанием — девичьи прелести. Мне стало неловко, страшно и немножко томно. И закружилась голова, и я подумала, что вот сей же миг лишусь чувств, и это будет жирной точкой в моей позорной сыскарской карьере. Но тут в коридоре раздался шум, хлопнули вдалеке двери, громкие голоса разорвали тишину.
— Это служители, видимо, о которых меня Матвей Кузьмич предупреждал, — быстро, будто оправдываясь, пробормотала я. — Пойду разузнаю, когда нас, страдальцев, кормить положено.
И, не дожидаясь начальственного соизволения, я выбежала за дверь.
Почему он так на меня действует? Я сейчас о Крестовском. Что с ним — или со мной? — не так, что в его присутствии я почти перестаю себя контролировать? Может, это часть его чародейской сущности? У Мамаева она, к примеру, направлена наружу, а у шефа — внутрь. Может, он вот так на всех женщин действует? Надо будет Лялю спросить, не становятся ли у нее ватными ноги в четырех аршинах от начальства и не бьется ли сердце с перебоями. Однако, по чести говоря, у Ляли на любого представителя противоположного пола — реакция одна. Хотя, кажется, при шефе она не хихикает… Или хихикает?
В раздражении я саданула кулаком по стене, кусок ее поехал в сторону. То есть там дверь была, только раздвижная и без ручки, и закрашена под цвет шпалер, потому-то я ее и не приметила. Спустившись по винтовой лесенке, я оказалась в кухоньке, чистенькой, прибранной и какой-то по-домашнему уютной.
Добрая тетенька в переднике угостила меня сладким чаем и рассыпчатой пшенной кашей. Так что через полчасика я, сытая и оттого сонная, откинулась на стуле.
