— Мне передавали, она меня навещала, — грустно сказал Дмитрий. — Не довелось свидеться, меня к ней не допустили. Эти…
Он прижал ладонь к виску, поморщился.
— Заканчивается наше свидание, Ванечка, вышло время.
На Зорина смотреть было страшно. Потому что когда большой взрослый мужчина собирается заплакать — это страшно.
— Еву-Ангелину свою берегите, она барышня толковая. Единственная, кому удалось меня вызвать… Эльдару куролесить не позволяйте, Семке скажи… Пустое… Простите меня, если сможете…
Уваров обхватил руками голову и завизжал:
— Креста-молодца! В лепеху! Сыскарики-чародеики! Иииии!
Почти всю обратную дорогу мы с Зориным молчали. Я плакала, сморкаясь в носовой платок. Мне было очень жалко мокошь-градского давителя.
Заговорила я, когда лошадь зацокала копытами по городской брусчатке:
— Узнать, были ли погибшие нищие хоть сколько-то магами, мы сейчас уже не сможем.
Иван вынырнул из грустных дум с готовностью, стал меня внимательно слушать.
— Но про остальных девушек вполне реально разузнать. Мамаев-то в курсе об их магических способностях?
— Да и я тебе про то рассказать могу. — Зорин подобрал поводья. — По крайней мере, про Анну Штольц. Она точно была нисколечко не чародейкой. Мы как-то с ней беседовали о мастерстве актерском, так она нарочно отметила, что людям обычным сложно в театре карьеру выстроить, а ей удалось, примой стала.
Я взглянула на часы. Было два часа пополудни, самое что ни есть обеденное время.
— А не заехать ли нам, Иван Иванович, в кафешантан, на место второго убийства? Ты же сможешь увидеть, если покойная колдовать была мастерица?
— Тебе начальство запретило туда идти, — напомнил Зорин.
— Оно в одиночку запретило! Наверное… скорее всего… А я с тобой собираюсь. Ну кто супротив безопасного досмотра в сопровождении великого чардея возражать будет? Точно не шеф!
И, чтоб развеять всяческие сомнения в законности предприятия, я пошла с козырей:
— Там неподалеку пекаренка есть, а при ней булочная, а в ней выпечка разнообразная и чай на травах медовый.
Кстати, поесть и я бы сейчас не отказалась. Бритские научные светила наверняка поддержали бы меня в стремлении питаться регулярно, подтвердив желание мое стройностью научных доводов.
Заход с козырей возымел действие, Иван Иванович потянул поводья, направляя нашу коляску в переулок.
Это был молниеносный досмотр, я бы даже сказала, блиц-обыск. Жозефина, поднятая нами с постели от сладкого послеобеденного сна, провела нас захламленными коридорчиками за сцену, в будуар покойной товарки, носивший следы основательного обыска.
— Здесь не прибирались еще, — позевывая, сообщила она, не забывая, впрочем, кидать призывные взгляды в сторону Ивана Ивановича.
Тот, проигнорировав страстные взоры, походил по комнатенке, на нормальный будуар нисколько не похожей, наклонился у диванчика. Я вспомнила, что именно под этим диваном труп или, скорее, то, что от него осталось, нашли. Меня замутило, даже в глазах потемнело. Не должны люди умирать. То есть вот так вот не должны. Она же молоденькой была совсем, эта Венера из Парижа, наверняка мечтала о чем-то, кого-то любила, кого-то ненавидела, репетировала каждый день как проклятая, чтоб на сцене в грязь лицом не ударить. А потом в один ужасный момент ее не стало. И мечты ее, и планы оказались никому не интересными…
Я достала из кармана смятый и влажный носовой платок.
Зорин тем временем переместился к трюмо, перебирая склянки резного стекла и коробочки с гримом.
— Это что? — спросил он Жозефину.
Та картинно закатила глаза и вздохнула:
— Ну а я-то почем знаю? По всему видно, зелья она какие-то хлебала. У нас, актрис, это повсеместно.
— И варила сама? — Иван пошурудел в выдвижном ящике и достал оттуда медную спиртовку с закопченной алхимической колбой.
— Я-то почем знаю?
Глаза Жозефины закатились уже на такую недосягаемую высоту, что я опасалась, как бы не выпали от натуги.
— Сама, — решил Ванечка, осторожно понюхав колбу. — Ну что, Гелюшка, могу сказать с большой долей вероятности, что была наша покойница неплохим зельеваром. А это наличие магических способностей подразумевает.
Я сначала высморкалась, прежде чем ответить, и стерла со щек слезы рукавом, который пока был почти сухим.
— Значит, теперь понятно, почему он…
Я запнулась, посмотрев на Жозефину. Нечего мне перед посторонними людьми служебные разговоры разговаривать.
Поэтому, кивнув Ивану Ивановичу и пошевелив солидно бровями, я повернулась к выходу.
