Я обиделась. Вот ведь супостат, я ему тут про жизнь свою душу выворачиваю, а он «нелепая страсть»! Сами вы, ваше высокородие, нелепая страсть. Моя… нелепая…
Я тряхнула головой, мысли пошли в совсем уж ненужном направлении.
Крестовский моего состояния не понял.
— Я тоже занимался джиу-джитсу, — сообщил он с тем самым мальчишеским предвкушением. — Через пару дней мы с вами, Попович, сможем устроить небольшое состязание.
— Чего? — охнула я.
— Ну я же вам уже говорил!
Когда? Когда он мне об этом говорил? Когда физическими расправами угрожал? Так он тогда тренировочный бой имел в виду, а не порку в людном месте мочеными розгами? А Гелечка-то себе уже напридумывала всякого, и даже не совсем приличного иногда.
— Не думаю, что вас впечатлят мои навыки.
— То же самое я могу сказать о своих, — широко улыбнулось начальство. — Что ж, думаю, в кабинете уже проветрилось, можно возвращаться к работе.
Крестовский пошел к себе, на пороге обернулся, еще раз внимательно меня оглядев. Видимо, прикидывал, какой подсечкой меня через несколько дней на ковер отправит.
Глава шестая
В коей четверг никак не хочет заканчиваться, а пятница ничего, кроме неприятностей, не приносит
Когда о каком деле сумневаешься, то не говори того за подлинную правду, но или весьма умоляй, или объяви за сумнителъно, дабы после, когда инако окажется, тебе не причтено было в вину…
Семен явился на встречу заранее, — зная, как его покровитель сверхпунктуален, он не хотел омрачить общение даже полуминутным опозданием. Каждый раз они встречались в разных местах, назначенных Юлием Францевичем, и от статского советника требовалось лишь неукоснительно придерживаться переданных запиской или тайным письмом инструкций. Покровитель Семена Аристарховича вращался в таких высоких кругах, можно сказать высочайших, что ему приходилось лавировать меж массою правительственных группировок, опасаясь шпионов как его величества, так и иных царедворцев. Юлий Францевич Брют выходил из ситуаций с блеском, умудряясь не попасть в зависимость ни от одной из заинтересованных сторон и являясь вот уже второй десяток лет бессменным главным чиновником империи, единственным и неповторимым канцлером берендийского престола.
В этот вечер, а точнее — ночь, ибо десятый час уже минул, встреча планировалась в нумерах с игривым названием «Сад наслаждений», где велась бойкая торговля продажной любовью и прочими легальными и полулегальными радостями жизни. Чтоб попасть в «сад», требовалось пройти первый этаж с эркерным фасадом, нависающим над столичным бульваром. Здесь торговали зрелищами вполне пристойными, здесь располагался известный в Мокошь- граде фильмотеатр.
Семен поднялся по устланным ковром ступеням, миновал украшенное афишами фильмов фойе, кивнул ливрейному лакею, несшему службу у неприметной двери в конце неприметного коридора.
— Что изволите, ваше превосходительство?
— Посетить заседание клуба садоводов, — ответил Семен Аристархович условной фразой.
Лакей постучал в дверь четырежды, с разными интервалами между ударами, и поклонился, принимая предложенную мзду.
За дверью Семена ждал еще один служитель, который повел статского советника длинным узким коридором. Чародей по привычке отмечал остаточные следы волшебства. Вот здесь, за розовой дверью, пользовались приворотным зельем, за вот этой, с золочеными лилиями, использовали заклинания подчинения, а тут — просто воскуряли какую-то гадость, к чародейству отношения не имеющую, но в столице строжайше запрещенную. Служитель остановился перед дверью, неряшливо покрытой слоем пурпурной краски, будто кто-то хотел сделать ее как можно менее интересной. Однако от взгляда Семена Аристарховича не укрылась дорожка защитных рун, нанесенных через всю деревянную поверхность.
— Прошу.
К дверной ручке служитель не прикоснулся, и Семен, сделав пасс, деактивирующий чужое волшебство, сам открыл дверь и вошел в нумер. Пахло пудрой, духами, шампанским, застоялым сигарным дымом. Обстановка радовала глаз обилием расцветок и текстур. Здесь были шелковые шпалеры —
