происходящим. Подошел Мишка. Он удивленно поглядел по сторонам и спросил:
– Эт, ты что же? Всех троих разбойников в одиночку завалил?
– А ты думаешь, для чего вас я караулить-то остался? – усмехнулся Николай.
– Не, боярин, тебе бы воеводой идтить – всех бы бусурманов уложил. Век бы это татарское отродье к нам бы не сувалося!
– Ничего, придет время, – и до них доберемся! А вы не стойте, обыщите и уберите от нас подальше дохлых татей, а то завоняют еще здесь! – приказал Николай, наблюдая, как приходит в себя главарь шайки. Взгляд его становился все более осмысленный. Наконец он из себя выдавил:
– Ты хто?
– Для тебя сейчас сам Господь Бог, и мне решать – будешь ты дальше жить или, как поганый пес, здесь и подохнешь! Давай, выкладывай: кто такой и сколько человек в вашей шайке?
Главарь усмехнулся и попробовал отвернуться, но тут же получил удар под дых и захрипел, беспомощно хватая ртом воздух.
– Повторять несколько раз не буду! Не отвечаешь, делаю тебе очень больно! Отвечаешь, спрашиваю дальше! Ты все понял? – спросил Николай, схватив главаря за голову и стукнув его носом о его собственную коленку.
– Опричник! – завизжал главарь, хлюпая окровавленным носом.
Он сидел у ствола березы, руки у него были связаны за спиной, а ноги вытянуты. Ему было больно, кровь текла ручьем, но он даже вытереть ее не мог.
– Уже слышал про себя такое! Как звать-то и сколько вас?
– Флор, – буркнул главарь и отвернулся.
– Сколько вас?
– Трое, мы от Беспалого удрали и теперь сами промышляем.
– Считай, что ты остался один. Где мне найти Беспалого?
– В Быстряках лежбище у него. Там деревня опустелая осталась по милости царя нашего. Вот он там теперь со своей шайкой и обитается. Туда и награбленное тащит.
– Сколько людей у него?
– Я в счете не велик, но ежели по пальцам на руке считать, то больше пяти рук точно будет! Ага, а мож и два раза по пять рук?
– Значит, до пяти десятков, говоришь, многовато.
– А ушел от него чего?
– Жадный он больно!
Антип с Мишкой уже успели отволочь трупы в ближайший лесок и теперь стояли рядом и слушали рассказ татя. По ним было видно, что они приняли Николая за своего человека, а значит, нормальный, рабочий контакт с подчиненными у него был установлен.
– Свяжите ему ноги, засуньте в рот кляп, а я пойду посплю. Устал я чего-то. Смены свои знаете. До утра у нас еще есть время, – произнес Николай и пошел к лежащему недалеко от костра седлу.
Отключился тут же, так как была уже выработанная многими годами службы привычка засыпать в любое время суток, при первой же возможности, ибо завтрашний день мог такую возможность и не дать. Утром его разбудил Антип. Он легонько тряс его за плечо.
– Вставай, боярин, пора! Уже кулеш готов.
Николай протер глаза. Уже было светло. Быстро вскочил, сделал несколько разминочных упражнений и к Волге – умываться. На пути обратно проверил пленника. Тот все так же сидел на земле и с безразличным видом смотрел на небо. Когда Николай подошел к костру, то оказалось, что все его ждали и к котлу с кашей даже никто не притронулся. Ему стало неудобно перед людьми. Николай сел на землю, вытащил из чехольчика на поясе бронзовую ложку и попробовал кулеш.
– Вкусно! – одобрил он.
Все тут же перекрестились и стали есть кашу. Николай вспомнил, что сам не перекрестился, на что обратила внимание только женщина. Именно женщин природа наделила подмечать те мелочи, на которые мужчины обычно не обращают своего внимания. Остатками каши покормили пленника. Его Николай оставил, чтобы тот позже указал ему на логово шайки разбойников. Пора было начинать очищать земли тверские от раковой опухоли разбоя, которую по умыслу или неразумению принес царь.
Собрались в путь. До Твери осталось уже не так и много. Главаря разбойников привязали веревкой к седлу лошади долговязого Мишки. У него был кнут, и он уж больно ловко с ним управлялся. Так что у него сильно не забалуешь. Николай переспросил женщину с детьми – не желает ли она ехать в их сопровождении до Твери, но та поблагодарила его и отказалась. Тогда он отдал ей все свои запасы съестного и три рубля серебром. Женщина и дети бросились к нему благодарить. Из-за того, что он уже сидел верхом на коне, они стали целовать его сапоги. Николая аж всего передернуло, будто бы током ударило. Одно дело, лежа на диване с бутербродом в руке, читать про времена Ивана Грозного книжку, а совсем другое – быть очевидцем тяжелого времени, когда жизнь человека не стоила и полушки. Когда уговорами удалось отогнать от себя женщину и детей, они тронулись в путь, а Николай еще
