побаливать.
С точки зрения волшебников, там, во флигеле, ничего необычного не произошло, ведь по природе своей они одиночки, которые не любят терпеть рядом других таких же одиночек. В тех же случаях, когда носителям Дара приходится объединяться, например, внутри одной магической школы или ордена, в них начинала преобладать волчья натура. Волшебники не терпели равенства, всегда стремились к установлению самой четкой и жесткой иерархии, после чего начинали прорываться на ее верхи, ступая по головам собратьев. Всему виной был природный эгоизм, склочность, тщеславие, себялюбие и жажда власти, которые преследовали магов с древних времен и из-за которых Джассар Ансафарус навсегда запретил им править кем-либо, кроме себе подобных. Нарушения этого запрета всегда приводили к катастрофам.
Тобиус взошел на стену после улаживания некоторых неурядиц с солдатами. Подоспевший на взмыленном коне Гайдрик очень кстати принес документ, утверждающий магистра Тобиуса Моль в должности офицера за подписью и печатью герцога. Как герцог смог расписаться и поставить печать разбитыми параличом руками, никого не заинтересовало.
Весь оставшийся день до наступления темноты волшебник проторчал на стене. Он расхаживал под защитой зубцов, вглядываясь в небо, или изучал варварское стойбище, слушал разговоры солдат, в основном похабные байки. Маг не позволял себе лишний раз присесть, выпить воды или перекусить, стараясь быть везде одновременно. Его также интересовал уродливый силуэт инженерской пристройки, из которой валил дым и пахло горячим маслом.
— Идите в караульную, там разливают баранью похлебку и дают свежий хлеб.
— Благодарю, я не голоден.
Рядом с Тобиусом остановился рослый молодой дворянин, рыцарь не из бедных, судя по золотым шпорам на дорогих сапогах, и слуга семьи лордов, судя по гербу на плаще и кирасе. На его перевязи висели два пистоля, мизерикордия и сабля. Присмотревшись, Тобиус различил в ровном свете масляной лампы красивое молодое лицо, за которым стояли десятки поколений благородных предков, мужественную челюсть, густые черные брови, прямой нос и темно-синие глаза. Лицо с высоким лбом обрамляли черные волнистые волосы, опускающиеся на плечи.
— Мое имя Адриан Оленвей.
— Чар Тобиус Моль, магистр Академии Ривена.
— Уже наслышан.
— Я тоже, милорд.
— Мы знакомы?
— Нет, но я слышал, вы были непобедимы на последнем Дерграйском турнире.[65]
— Я выбил из седел десятерых.
— Это крайне… впечатляюще, милорд. Если позволите спросить, как вы оказались так далеко от дома?
— Приехал в гости к лорду Галли.
— Э… к старшему лорду?
— И к нему тоже, но лишь с данью почтения. Дела, приведшие меня, касаются лишь его светлости лорда Волтона, и это все, что я могу вам сообщить.
— Понимаю, ведь краем правит лорд Волтон, не так ли?
Адриан Оленвей с трудом наморщил лоб. Было видно, что это дается ему крайне непросто.
— Лорд Волтон считает, что нет. Ему кажется, что он понимает волю своего отца и делает все, чтобы претворить ее в жизнь.
— Невероятная сыновняя любовь.
— И не говорите. Хотя, по мне, давно уж пора дать этому старому человеку заслуженный покой — говорю с искренней сыновней любовью.
Они некоторое время молчали, всматриваясь в зеркальное отражение звездного неба, созданное тысячами костров во вражеском стойбище.
— Как вы оказались здесь, чар?
— Отправился на войну.
— Правда? Решили постоять за родную землю?
— Врата Вестеррайха.
— Ну-ну, — улыбнулся дворянин.
— Ваш скептицизм мне понятен. Эта война овеяла магов Академии дурной славой.
— Незаслуженно?
— Я не знаю. Управители исчезли, Академия закрыта, рядовые адепты в смятении. Они боятся.
— Не время для страха, когда Ривен мечется в горячке.
— Милорд, вы отважный воин, но многого ли вы будете стоить, если вас выбросят в поле нагого и безоружного против орды зуланов? — Нечеловеческие глаза Тобиуса сощурились. — Это страшное явление — ослабление астрального поля. Мы теряем свою магию, а маг без магии — это труп, который все еще живет лишь по недосмотру Молчаливого Фонарщика. Их страх можно понять: волшебники не способны жить без Дара, который был с ними
