Слабой, обреченной, беспомощной и не способной ничего ему противопоставить.
Нет, не охотник. Зверолов. Который поймает, не повредив шкуры, заставит привыкнуть к себе, усыпит бдительность, завладеет доверием и вниманием, а потом станет незаменимым. Заставит забыть свободу, забыть все, забыть себя. Приручит.
Для зверя нашелся хозяин. Зверь был в ярости, но выбора ему не оставили. Спасение одно — бежать, бежать без оглядки, далеко-далеко, на юг, на запад, на восток — к Серым в лапы. Но я точно знала, что этим выходом не воспользуюсь: зверь не может оставить свою нору и свою семью.
А самое страшное, злость шла от разума, а внутри, в душе эта мысль почему-то не вызывала отторжения, напротив, казалась правильной и естественной.
Я уже почти хотела быть прирученной и ненавидела себя за это.
Влетев в полутемную лавку, замерла посреди помещения, отсутствующим взглядом окинула смертоносный металл, хищно поблескивающий в отсветах защитного заклинания. Потом со сдавленным не то рыком, не то всхлипом метнулась к ближайшей стене, изо всех сил ударила кулаками бездушный камень в попытке болью физической заглушить боль внутреннюю. Раз, другой, почти ничего не чувствуя. Потом обессиленно прижалась горящим лбом к холодной шершавой поверхности, глотая злые слезы и тихо поскуливая на одной ноте.
Сквозь угар бешенства начала проступать боль, пульсирующая в кистях рук и эхом прокатывающаяся до плеч. Я в последний раз шумно вздохнула, сжала и разжала кулаки. Шмыгнула носом, локтем утерла лицо и поднесла к глазам растопыренные пятерни, пытаясь в слабом свете оценить нанесенный ущерб. Кроме темных пятен, увидеть ничего не получилось, пришлось идти к стойке и разглядывать «самострел» уже под бесстрастным холодным бестеневым светом.
Зрелище оказалось… жалкое. Содранная на костяшках пальцев кожа обрамлялась наливающимися буквально на глазах синяками. Я досадливо поморщилась, сетуя на свою несдержанность. Тоже мне, нашла, на чем злость вымещать, стена ей помешала! А вот поставить бы к этой стене ту белесую харю, и что-то сомнительно, что рука поднялась бы. Не укусит собака руку хозяина, даже если он ударит…
Я горько усмехнулась и побрела в ванную. Понятно, от Лара я ничего не скрою, придется объясняться, но хоть кровь смою. И боль притупит холодная вода. Забинтовать все это не мешало бы. И, конечно, наложить волшебную мазь Пограничного.
Некоторое время спустя я все-таки добралась до гостиной. За столом уже почти привычно шушукались Ларшакэн с ужастиком, Каны же в обозримом пространстве не наблюдалось: видимо, пока я плескалась и оказывала себе первую помощь, она ушла в лавку.
— Привет честной компании, — преувеличенно бодро поздоровалась с ними. Лар окинул меня взглядом, выразительно мазнул по рукам и пристально уставился в глаза. Я тут же отвела взгляд, не пытаясь бороться с ним в этом безмолвном противостоянии, и виновато закусила губу.
— И тебе не хворать, — как ни в чем не бывало ответил гигант. — Я уже начал беспокоиться, не пора ли тебя искать. Ты куда ходила?
— С заказчиком поговорить, — пробормотала в ответ, стоя на пороге.
— Поговорила? — с таким ехидством поинтересовался он, поднимаясь с места, что я вспыхнула от смущения.
— Это… не то, что ты подумал.
— Вечером обсудим, — бросил мужчина, подходя ко мне и аккуратно отодвигая от дверного проема. — Завтракай и спускайся, пойду кузню готовить.
Я вздохнула и кивнула. Когда Лар вышел, чувство вины несколько поутихло, я, наконец, вспомнила, кто в доме хозяин (по крайней мере, юридически) и, расправив плечи, прошла к своему стулу.
— Ойша, — тихо позвал меня Грай, внимательно разглядывая. Я подняла на него взгляд, вопросительно изогнула бровь. Лоб мужчины опять рассекла хмурая складка, делающая его старше.
— Мм?
— Что с тобой?
Я взмахнула руками.
— Это? — Я вопросительно кивнула на свои руки. — Да, ерунда, случайно получилось.
— Нет, я не про это, — качнул головой ужастик. — Что с тобой происходит? Вчера, когда ты сюда влетела с оружием, вся в крови, я сначала ничего не понял. Только когда Лар тебя скрутил, до меня дошло, что ты всерьез собиралась меня убить. У тебя глаза были мертвые, как у бешеного зверя.
— Извини, погорячилась, — виновато поморщилась я. — Уж очень меня разозлила эта сволочь…
— Вот я как раз про эту злость. Что с тобой происходит?
Я устало прикрыла глаза, откинулась на спинку стула.
— Откуда ж вы взялись на мою голову оптом? — пробормотала себе под нос. — Один — уже слишком, а двое… Грай, давай я загадаю тебе загадку, и ты сам подумаешь? — Я с надеждой воззрилась на ужастика. Он помрачнел еще больше, но все-таки медленно кивнул. — Что в Приграничье могло сроднить молодого отца-одиночку и старшину Пограничной стражи? После чего второй ушел в отставку, не достигнув и тридцати лет, а первый в сорок пять сгорел как спичка и выглядел при этом на все семьдесят.
— Серые? — вскинул бровь Тагренай.
