В октябре Вард снова начал посещать библиотеки, но теперь он искал не исторические документы, а литературу по колдовству и волшебству, оккультизму и демонологии. Если нужных ему материалов не оказывалось в Провиденсе, он отправлялся на поезде в Бостон, в большую библиотеку на Копли-Сквер, в гарвардскую библиотеку Вайденера или в Сионскую библиотеку в Бруклине, где хранились редкие труды по библейской тематике. Он покупал много необычных книг, быстро заполнив ими несколько новых полок, сооруженных в его кабинете. Во время рождественских каникул он предпринял ряд поездок по ближайшим городам, включая посещение Салема, где он сверялся с некоторыми материалами в архивах Эссексского института.
В середине января 1920 года Вард, судя по его торжествующему виду, добился определенных успехов, но и теперь не дал никаких объяснений. С той поры он уже не корпел часами над шифром Хатчинсона, а вместо этого приступил к химическим экспериментам, параллельно занимаясь изучением демографической статистики Провиденса. Под лабораторию был приспособлен чердак дома. Опрошенные впоследствии местные аптекари и фармацевты представили длинный список веществ и инструментов, им приобретенных. В то же время показания служащих мэрии, ратуши и различных библиотек сходились на том, что второе направление его деятельности имело целью обнаружение могилы Джозефа Карвена, с надгробья которой в свое время было предусмотрительно стерто имя покойного.
Постепенно в семье Вардов пришли к выводу, что с их отпрыском происходит что-то неладное. Небольшие странности, и ранее отмечаемые в поведении Чарльза, сменились растущей скрытностью и уже явно нездоровой увлеченностью какими-то непонятными исследованиями. Он только делал вид, что учится, и, хотя ни разу не провалился на экзаменах, было очевидно, что круг его интересов сильно изменился: он целыми днями колдовал в своей химической лаборатории среди старинных трудов по алхимии, рылся в записях захоронений во всех церквях города или сидел, уткнувшись в книги по оккультным наукам, в своем кабинете, где удивительно – и, можно сказать, все более и более – похожее на него лицо Джозефа Карвена бесстрастно разглядывало своего потомка с панели на северной стене.
В конце марта к архивным изысканиям Варда прибавились таинственные вылазки на заброшенные городские кладбища. Впоследствии от клерков мэрии стало известно, что он, по всей видимости, нашел ключ к разгадке в старых регистрационных книгах. Помимо могилы Джозефа Карвена его интересовало погребение некоего Нафтали Филда. Причина этого интереса выяснилась позже, когда в бумагах Варда была найдена копия краткой записи о похоронах Карвена, чудом избежавшей уничтожения и сообщающей, что загадочный свинцовый гроб был закопан «в 10 футах к югу и 5 футах к западу от могилы Нафтали Филда в…». Отсутствие в уцелевшем отрывке указания на кладбище, где находилась упомянутая могила, сильно осложнило поиски, и могила Нафтали Филда казалась такой же призрачно-неуловимой, как и место погребения самого Карвена, но в случае с первым не существовало общего заговора молчания и можно было с полной уверенностью ожидать, что рано или поздно найдется надгробный камень с надписью, даже если все записи окажутся утерянными. Отсюда и скитания Чарльза по всем кладбищам, исключая лишь то, что находилось при церкви Святого Иоанна (бывшая Королевская церковь), и погребения конгрегационалистов на кладбище Сван-Пойнт, так как ему стало известно, что усопший в 1729 году Нафтали Филд был баптистом.
В мае доктор Виллет по просьбе Варда-старшего серьезно поговорил с его сыном, предварительно ознакомившись со всеми сведениями о Карвене, которые Чарльз сообщил родителям, когда еще не хранил в такой строгой тайне свои исследования. Эта беседа не привела к каким-либо ощутимым последствиям – ибо Виллет убедился, что Чарльз пребывает в здравом уме и целенаправленно занят делом, которое считает очень важным, – но она по крайней мере заставила юношу дать некоторые рациональные объяснения своим поступкам. Вард, принадлежавший к типу сухих и бесстрастных людей, которых нелегко смутить, с готовностью согласился рассказать о характере своих поисков, однако умолчал об их конечной цели. Он признал, что бумаги его прапрапрадеда содержат некоторые секреты ученых далекого прошлого, большей частью зашифрованные, важность которых сравнима только с открытиями Бэкона[51], а может быть, даже превосходит их. Но для того чтобы полностью постигнуть суть этих тайн, необходимо соотнести их с теориями того времени, многие из которых уже полностью устарели или забыты, так что если рассматривать их в свете современных научных концепций, то они покажутся лишенными всякой реальной значимости. Чтобы занять достойное место в истории человеческой мысли, такие открытия должны быть представлены на фоне соответствующей эпохи, и Вард посвятил себя именно этой задаче. Он стремился как можно скорее постигнуть забытые знания и искусства древних для уяснения сути работ Карвена и надеялся когда-нибудь сделать полное сообщение о предметах, представляющих необычайный интерес для всего человечества, и прежде всего для науки. Даже Эйнштейн, заявлял он, не смог бы глубже изменить понимание сущности мироздания.
Что же касается походов на кладбище, то он заявил – не посвятив, впрочем, доктора в детали своих поисков, – что надеется отыскать на изуродованном могильном камне Джозефа Карвена определенные мистические символы, выгравированные согласно его завещанию и оставшиеся нетронутыми, когда стирали его имя. Эти символы, по его словам, совершенно необходимы для окончательной разгадки теории Карвена. Этот последний, как понял доктор из рассказа Варда, желал как можно тщательнее уберечь свою тайну и причудливым образом скрыл результаты открытий в разных местах. Когда же Виллет попросил юношу показать ему документы, найденные за портретом, тот выразил недовольство и попытался отделаться от дальнейших расспросов, подсунув доктору фотокопию манускрипта Хатчинсона и диаграммы Орна, но в конце концов показал издали часть своей находки: «Записи» (название было также зашифровано), содержащие множество формул, и послание «Тому, Кто Придет Позже», куда он позволил заглянуть, так как оно все равно было написано непонятными знаками.
Он также открыл дневник Карвена, тщательно выбрав самое невинное место, и позволил Виллету ознакомиться с почерком. Доктор очень внимательно рассмотрел неразборчивые и вычурные буквы и отметил, что и почерк, и стиль характерны для семнадцатого столетия, хотя автор дневника дожил до