говорить с доктором, но последний так и не смог добиться полной искренности от молодого человека: его душа была как бы замкнута в себе. Часто Виллет замечал в комнате странные предметы: небольшие изображения из воска, которые стояли на полках или на столах, полустертые остатки кругов, треугольников и пентаграмм, начерченных мелом или углем на полу в центре просторной комнаты. И по-прежнему каждую ночь звучали заклинания и напевы со странными ритмами, так что Вардам стало все труднее удерживать у себя прислугу, равно как и пресекать разговоры о безумии Чарльза.
В январе 1927 года произошел необычный инцидент. Однажды, когда около полуночи Чарльз произносил заклинание, гортанные звуки которого угрожающе звучали во всех комнатах, со стороны бухты донесся сильный порыв ледяного ветра, и все, включая соседей Вардов, ощутили слабую дрожь, сотрясавшую землю вокруг их дома. Кот метался по комнатам в ужасе, и на милю вокруг жалобно выли собаки. Это явление стало как бы прелюдией к сильной грозе, необычной для зимнего времени года, а в конце ее раздался такой грохот, что мистер и миссис Вард подумали, что в их дом ударила молния. Они бросились наверх, чтобы посмотреть, какие повреждения нанесены кровле, но Чарльз встретил их у дверей чердака, бледный, решительный и серьезный. Его лицо казалось жуткой маской, выражающей насмешливое торжество. Он заверил родителей, что гроза обошла дом стороной и ветер скоро утихнет. Они немного постояли рядом с ним и, посмотрев в окно, убедились, что Чарльз прав: молнии сверкали все дальше, и деревья больше не клонились под порывами ледяного ветра, насыщенного водяными брызгами. Гром, постепенно стихая, превратился в глухой рокот, похожий на сатанинский смех, и в конце концов замер вдали. На небе снова показались звезды, а торжество на лице Чарльза Варда сменилось иным, очень странным выражением.
В течение двух месяцев после этого Чарльз проводил в своей лаборатории значительно меньше времени. Он проявлял доселе ему не свойственный интерес к погоде и без особых причин расспрашивал, когда в этих местах оттаивает земля. Однажды ночью в конце марта он ушел из дома после полуночи и вернулся только утром. Его мать, не спавшая все это время, услышала звук мотора у задней двери, где обычно сгружали провизию. Можно было различить спорящие голоса и приглушенные ругательства; миссис Вард, встав с постели и подойдя к окну, увидела четыре темные фигуры, под присмотром Чарльза снимавшие с грузовика длинный и явно тяжелый ящик, который они внесли в заднюю дверь. Она услышала тяжелое дыхание грузчиков, гулкие шаги и, наконец, глухой удар на чердаке, словно на пол поставили что-то очень тяжелое; после этого шаги раздались снова, и четверо мужчин, выйдя из дома, уехали на своей машине.
На следующее утро Чарльз снова заперся на чердаке, задернул темные шторы на окнах лаборатории и, судя по звуку, работал с чем-то металлическим. Он никому не открывал дверь и отказывался от еды. Около полудня послышался шум, словно Вард боролся с кем-то, потом ужасный крик и удар. На пол упало что-то тяжелое, но, когда миссис Вард постучала в дверь, сын ответил ей слабым голосом и сказал, что ничего не случилось. Неописуемо отвратительная вонь, доносившаяся из-за двери, как сказал Чарльз, совершенно безвредна, но, к сожалению, этого нельзя избежать. Он непременно должен пока оставаться один, но к обеду выйдет. И действительно, к вечеру, когда прекратились странные шипящие звуки, слышимые сквозь запертую дверь, он наконец появился, изможденный и как будто разом постаревший, и запретил кому бы то ни было под любым предлогом входить в лабораторию. С этого времени начался новый период затворничества Варда – никому не разрешалось посещать ни лабораторию, ни соседнюю с ней кладовую, которую он обставил самой необходимой мебелью и приобщил к своим владениям в качестве спальни. Здесь он постоянно находился, изучая книги, которые велел принести из расположенной этажом ниже библиотеки, пока не приобрел деревянный коттедж в Потаксете и не перевез туда все свои научные книги и инструменты.
Тем же вечером Чарльз поспешил вынуть из ящика газету и якобы случайно оторвал часть страницы. Позднее Виллет, установив дату по свидетельству домочадцев, просмотрел тот выпуск «Джорнал» в редакции и установил, что на оторванном Вардом куске была помещена заметка следующего содержания:
Роберт Харт, ночной сторож на Северном кладбище, застал врасплох этим утром в самой старой части кладбища группу людей, приехавших на грузовой машине, и, по всей вероятности, спугнул их прежде, чем они смогли совершить задуманное.
Около четырех часов ночи внимание Харта, находившегося у себя в сторожке, привлек звук мотора. Выйдя, чтобы посмотреть, что происходит, он увидел большой грузовик на главной аллее кладбища на расстоянии примерно ста метров, но не смог незаметно приблизиться к машине, так как неизвестные услышали звук его шагов на покрытой гравием дорожке. Они поспешно погрузили в кузов грузовика большой ящик и так быстро выехали с территории кладбища, что сторож не успел их задержать. Поскольку ни одна зарегистрированная и известная сторожу могила не была разрыта, Харт считает, что они хотели закопать привезенный ими ящик.
Гробокопатели, по всей вероятности, провели на кладбище долгое время, прежде чем их заметил сторож, потому что Харт нашел глубокую яму, вырытую на значительном расстоянии от главной аллеи, на дальнем краю кладбища, называемом Амос-Филд, где уже давно не осталось никаких памятников или надгробий. Яма, размеры которой соответствуют размерам обычной могилы, была пуста. Согласно регистрационным книгам кладбища, где отмечены погребения за последние пятьдесят лет, там нет никакого захоронения.
Сержант Рили из Второго полицейского участка осмотрел место происшествия и выразил предположение, что яма была вырыта бутлегерами[59], которые с присущими им изобретательностью и цинизмом пытались устроить тайный склад спиртных напитков в таком месте, где его вряд ли станут искать. При допросе Харт сказал, что грузовик направился в сторону Рошамбо-авеню, хотя он в этом не совсем уверен».
В течение нескольких последующих дней родители Варда почти не видели сына. Чарльз заперся в своей спальне и велел
