Чарльз увлекался с детских лет, в ответах собеседника то и дело встречались подробности, какие вряд ли могли быть известны современному человеку, и доктор невольно вздрагивал, слушая бойкую речь Чарльза.
Трудно было представить, откуда молодой человек узнал, как свалился парик с головы толстого шерифа, когда тот перегнулся через бортик ложи при исполнении пьесы в Театральной академии мистера Дугласа на Кинг-стрит в пятницу 11 февраля 1762 года, или как актеры неудачно сократили текст пьесы Стила «Совестливые влюбленные»[62], испортив ее до такой степени, что можно было лишь радоваться решению городского совета, который две недели спустя закрыл театр по настоянию общины баптистов. Старые письма вполне могли содержать упоминание о том, что «бостонская коляска Томаса Себина была дьявольски неудобной», но какой даже самый выдающийся исследователь колониального периода мог знать, что скрип новой вывески Эпенетуса Олни (он велел намалевать на ней аляповатую корону после того, как переименовал свою таверну в «Королевский кофейный зал») был в точности похож на первые звуки новомодной джазовой пьесы, часто звучащей по радио в Потаксете?
Однако Вард недолго распространялся на подобные темы, дав понять, что его более не интересуют ни современность, ни старина. Было совершенно ясно, что он желает лишь удовлетворить любопытство посетителя, чтобы тот поскорее убрался восвояси и больше не приходил. Очевидно, с этой целью он предложил Виллету показать дом и провел его по всем комнатам, от подвала до чердака. Доктор внимательно присматривался к обстановке и заметил, что стоявших на виду книг было слишком мало – явно недостаточно для того, чтобы заполнить зияющие пробелы на книжных полках домашней библиотеки Чарльза. Он понял также, что так называемая лаборатория устроена весьма небрежно, явно для отвода глаз. Без сомнения, настоящие библиотека и лаборатория располагались где-то в другом помещении, но где именно, угадать было невозможно. Итак, потерпев полную неудачу и не узнав ничего определенного, Виллет к вечеру возвратился в город и обо всем рассказал мистеру Варду. Они пришли к общему мнению, что юноша окончательно сошел с ума, но решили не спешить с принятием мер, сочтя необходимым и дальше держать в полном неведении миссис Вард, какой бы помехой этому ни были странные письма ее сына.
Теперь и мистер Вард решил посетить сына – причем так, чтобы его визит стал для Чарльза полной неожиданностью. Однажды вечером доктор Виллет отвез его в Потаксет на своей машине, издали показал деревянный коттедж и остался терпеливо ждать его возвращения. Разговор затянулся надолго, и мистер Вард вышел из дома грустным и взволнованным. Чарльз принял его так же, как и Виллета, с той только разницей, что очень долго не появлялся. Нежданный посетитель вынужден был силой вломиться в прихожую и отправил мулата с настоятельным требованием позвать к нему сына. В поведении молодого Варда не было и следа сыновней привязанности. В комнате было полутемно – Чарльз жаловался, что у него даже при слабом свете страшно болят глаза. Он говорил приглушенным голосом, объясняя это тем, что у него раздражение голосовых связок, и его хриплый шепот внушал отцу неясную тревогу, от которой тот не смог избавиться до конца встречи.
Договорившись вместе предпринять все, что будет в их силах, чтобы спасти Чарльза от полного безумия, мистер Вард и доктор Виллет стали по крупицам собирать сведения, которые могли бы хоть что-нибудь добавить к тому, что им было уже известно. Прежде всего они обратились к слухам, ходившим в Потаксете. Выяснить это было нетрудно, поскольку оба имели немало друзей в округе. С доктором Виллетом люди говорили откровеннее, чем с отцом Чарльза, и из услышанного он сделал вывод, что в последнее время Чарльз вел действительно странную жизнь. Досужие языки приписывали обитателям коттеджа причастность к вампиризму, свирепствовавшему прошлым летом; а грузовики, подъезжавшие к дому молодого Варда в глухие часы ночи, давали пищу самым мрачным предположениям. Местные торговцы рассказывали о подозрительных заказах Варда, поступавших к ним через угрюмого мулата, и главным образом о неимоверном количестве мяса и свежей крови, которую доставляли мясники с ближайшей бойни. Поскольку в доме жили лишь три человека, эти заказы представлялись поистине абсурдными.
Кроме того, люди рассказывали о голосах, раздававшихся из-под земли. Проверить эти слухи было значительно труднее, но для них имелись вполне реальные основания. Когда слышались эти звуки, окна дома были темны, а это значило, что источник их – в каком-то подвале. Все были убеждены, что под домом находится разветвленная сеть глубоких подземных ходов. Припомнив старинные легенды о катакомбах, вырытых Джозефом Карвеном, и не сомневаясь в том, что Чарльз выбрал этот коттедж именно потому, что он расположен на месте той зловещей фермы, Виллет и мистер Вард не оставили эти слухи без внимания. Они несколько раз безуспешно старались отыскать на крутом речном берегу потайную дверь, о которой упоминал старый манускрипт. В том, что касалось обитателей дома, общественное мнение было единодушно: мулат внушал всем отвращение, бородатого доктора Аллена в черных очках боялись, а к бледному молодому ученому испытывали инстинктивную неприязнь. В последние недели две Вард очень сильно изменился: он оставил попытки казаться любезным и общительным в тех немногих случаях, когда выходил из дома, и разговаривал лишь хриплым, внушающим непонятный страх шепотом.
Таковы были подробности, собранные мистером Вардом и доктором Виллетом, и они долго их обсуждали, в меру своих сил пытаясь применить индуктивный и дедуктивный методы, сопоставляя все известные факты жизни Чарльза за последнее время – в том числе его отчаянное письмо, которое доктор наконец решил показать отцу, – со скудными документальными данными, касающимися покойного Джозефа Карвена. Они многое бы дали за то, чтобы хоть мельком заглянуть в найденные Чарльзом бумаги, ибо не сомневались, что истоки безумия юноши связаны с тем, что он узнал о старом колдуне и его деяниях.
Вскоре эта странная история приняла иной оборот, но в том нет заслуги мистера Варда или доктора Виллета, которые бездействовали, столкнувшись с чем-то не поддававшимся объяснению. Чарльз писал родителям все реже. Наступило начало месяца, когда он
