Мастифф тоже переваливается и фыркает едва ли не громче хозяина.
А Лариска, взяв Игорька под руку, нашептывает что-то, небось, жалуется. Женьке же остается следом идти, придерживая раздутую – того и гляди по швам расползется – сумку. Сумка тяжелая, но Женька терпит.
И тоже фыркает.
Разбаловалась она на чужой-то шее…
Во дворе светило солнышко, яркое, июльское. Оно раскалило асфальт, и воздух пах бензином, еще липовым цветом и мусоркой. Привычные запахи старого двора.
– Подержи, – Игорек сунул Лариске поводок. Сам же неторопливо – он все делал неторопливо – направился к «Ниссану». Хозяин того, завидев Женьку, выбрался из машины.
– Девка поедет со мной, – сказал он, глядя в глаза Игорьку.
Девка? Женькины щеки полыхнули. Она девка?..
– Ты зачем цветочки поломал? – вежливо поинтересовался Игорек.
– Чего?
– Того, – Игорек положил руку на плечо парня. – Ты приехал в чужой двор. К чужому дому. А ведешь себя, точно хозяин. Это неправильно, друг.
Игорек улыбался. Он выглядел дружелюбным и беззащитным, и парень стряхнул пухлую руку его с плеча.
– А ты че, за дежурного?
– Вроде того. Убери машину. А лучше уезжай.
– Кому лучше?
– Тебе. Нам. Всем. Люди должны помогать друг другу. Разве не так?
– Так, – хохотнул парень, разминая руки.
– Вот и помоги мне, свали так, чтоб глаза мои тебя не видели.
Он ударил коротко, без замаха, уверенный, что этого удара хватит. Игорек даже не покачнулся, он лишь вздохнул, и мастифф на поводке Лариски тоже вздохнул.
Женька поставила сумку на землю.
То, что будет дальше, она видела не раз, правда, давно, когда Игорек, который с детства отличался полнотой, только-только начал заниматься сумо. И в школе находилось много желающих его поддразнить. Это было по-своему красиво… Игорек умел двигаться быстро.
И парень вряд ли понял, как оказался на земле… просто оказался. И просто рассвирепел…
– Ну ты, жирная скотина…
– Пойдем, Женька, они тут надолго. Игорек развлекаться будет.
Лариска спустила мастифа с поводка, и тот лег в тени лавки, зевнул, всем своим видом показывая, что женщина права, хозяин будет развлекаться.
И отвлекать.
Он позволит этому, в джинсе, нападать снова и снова, всякий раз стряхивая его и дожидаясь, когда противник поднимется. Он будет двигаться неторопливо, нарочито неуклюже, заставляя парня беситься от ярости…
Пускай.
Ларискина машина воняла кожей и ванилью. Сумку Женька закинула на заднее сиденье, с переднего же убрала мятые салфетки, каталог косметической фирмы и забытую Лариской булочку.
На солнцепеке машина раскалилась, и дышать в ней было невозможно.
– Сейчас остынем, – пообещала Лариска. – Окно открой, чтоб ветерок… прокатимся. Мы поедем, мы помчимся…
На выезде со двора Женька обернулась, как раз, чтобы увидеть Игорька, который приобнял соперника и что-то терпеливо, мягко ему втолковывал.
Никак цветочки сажать заставит.
До Михеевки молчали. Женька старалась не думать о том, как станет жить, чувствуя страх и странную опустошенность. Ей вдруг захотелось вернуться.
Изменил?
Все изменяют или во всяком случае почти все. Разве это повод? А драгоценный не пьет. Он занудный, но щедрый, и простит, и постарается сделать так, чтобы Женька про другие измены не знала. А о чем не знаешь, о том не болит.
Так стоит ли менять что-то?
Сытая ведь, спокойная жизнь… и многие, надрываясь на двух работах, мечтают о такой.
– Если разревешься, – буркнула Лариска, – я тебе в нос дам.
Михеевка оказалась поселком городского типа, в котором пятиэтажные хрущевки мирно уживались с деревянными домами, широкими подворьями и
