Кирей кивнул.
Отщипнув хлебную крошку, он катал ее в пальцах, разглядывая и стол, и боярина говорливого, и убранство…
…и ведь не скажешь правды. Нельзя. Не поймут.
Обидятся.
И обиду затаив, однажды сторицей возвернут. А если и не обидятся, то возвернут просто так, потому что случай выпадет такой. И как быть?
Устал.
Простора.
Свободы. Роскошь недозволенная… что золото, каменья… коня бы и в горы… в горах, говорят, воздух чистый и орлы живут, у которых под крылом дом поместится, а то и два… добыть бы такого.
А он тут Рязенского урядника слушает.
— Потом-то только скидывала… тьфу… я уж и царю челобитную писал, мол… бесчадная она! Ан нет, жрецы озлобились… сына родила… это еще поглядеть надо, от кого нагуляла! — Боярин стукнул кулаком по столу, да так, что кубок подскочил, упал, расплескав остатки вина по белой скатерти. — На меня-то не похожий! Вот ты сходство видишь?
Кирей склонил голову набок.
А интересный вопрос.
Сходство? Не то чтобы ему Лойко Жучень был по нраву… чужой. К рыжим он привык, а эти двое, взятые матушкой не то из жалости, не то по случаю, все еще чужими и оставались.
Но сходство…
Иные жесты.
И Лойко крепок, но иначе, он плотно сбит, а все ж высок и статен, чего боярин лишен.
— Вот! — Молчание гостя тот расценил по-своему. — И все это видят! Я уж ее за косы таскал, от кого нагуляла… призналась бы, покаялась… так нет, божится, что мой сынок…
— А кровь…
— Магики? Что они могут… скажут, что велено… небось, нету им веры ни на ноготочек! — Боярин мизинец корявый оттопырил. — Все сговорилися. Дед ейный тоже магиком был. И батька с даром… свои там везде, вот и дурят мне голову.
Он всхрапнул, и вновь получилось как-то по-звериному, со злобой. Вперился в Кирея красным глазом.
— Он-то другое сказывал?
— Нет.
Лойко Жучень если и имел чего сказать, то помалкивал, что было в высшей степени благоразумно.
— И верно. — Боярин пальцы облизал. — Дед-то евонный, ее батька уперся… одиный внук. Ему-то и внук, как ни крути, от дочки-лярвы… а мне-то что? Наследство… как будто оно мне нужно.
— Нужно. — Кирей понял, что бесконечно устал от этого разговора.
Ему бы вернуться.
Пройтись по Полигону, по дорожке, не думая ни о чем… разве что о земле под ногами и небе, которое ныне темнеет поздно. О скором дожде. О лете…
…свободе.
…горах и орлах… интересно, и вправду ли они так огромны, как пишут? Способны утащить горного яка… яков Кирей видывал, косматые здоровущие быки…
— Нужно, — повторил он, отодвигая золотой кубок. — Вы почти разорены. Точнее, вы разорены, но упрямо не желаете этого видеть. Вы дали свои земли на откуп. И доходы с них давно идут в карман другим людям. А людям этим, которые пришли на пять или десять лет, плевать на то, что будет с землями дальше. Они тянут из них все, что могут… а могут многое. И вы не столь глупы, как пытаетесь казаться. Вы отдаете себе отчет, что когда земли вернутся к вам, их придется восстанавливать… а на это вновь же нужны деньги.
Кирей подкатил ягодку клюквы.
Моченая.
И кисловатая. За этой кислотой вновь же можно спрятать яды.
— А вот у вашего сына есть земли… обильные. Богатые. Доставшиеся ему от деда. В обход вас. И вам это кажется несправедливым, верно?
— Много говоришь, — хмуро произнес боярин.
И вытер рукавом сальные губы.
— Сколько есть. Что вам нужно?
