— Нет.
— Замечательно. Отдашь моему человеку. Но в терем явиться тебе надо будет…
— Зачем?
Пес глухо зарычал: не стоит открывать рот, когда с тобой царица-матушка беседу вести изволит. Слушай с почтением, и довольно с тебя.
— Затем, что сие весьма огорчительно будет, если столь древний и достойный род оборвется. Их уже немало таких… глядишь, и вовсе оскудеет земля Росская. Мы этого не можем допустить.
Ложь.
И серое марево колыхается, не угрожая еще, скорее интересуясь: и вправду ль ты, боярин, осмелел настолько, чтоб обвинить царицу во лжи? Она снизошла до беседы с тобой. Она добра к тебе.
А ты…
Арей глядел под ноги.
На сапоги свои истоптанные, перевязанные веревкою. На серую землю, будто пылью припорошенную. На темную траву, которая была не то жива, не то мертва…
— Мы с супругом моим, да продлит Божиня дни его, хорошо знали твоего батюшку. И ведомо нам было желание его признать старшего сына, пусть бы сие и вызвало немалый гнев Сухомлинских. Они ныне ратуют, чтоб земли им отписаны были, раз уж Ксения Микитична умерла и сын ее сгинул… печальная история.
Сказано это было без тени печали.
— Мы же полагаем, что Сухомлинские и без того богаты. И что богатство им не впрок идет. Загордились. Зашептались, что, дескать, царь земле Росской вовсе не надобен, что доволи будет Думы, которая бы и законы принимала, и смотрела б, как они исполняются.
Царя не надобно?
Это… это у Арея в голове не укладывалось.
Как без царя?
Нет, он читал… многое читал… и про города древние, в которых правил то совет мудрейших, то дума богатейших… но чтобы царство Росское и без царя? Это как… да как щи без сметаны. Вроде бы и возможно. В теории.
А на практике будет не то…
— Вижу, ты удивлен. — Царица рученькой махнула. — Присядь. Будь добр.
Арей огляделся.
Куда?
Разве что на камень голый, выползший из травяного ковра. Гладенький да ровный, глядится он макушкою великана, под землю ушедшего. И присаживаться на такой не очень-то охота.
Но царицам не отказывают.
Во всяком случае, в мелочах.
И Арей присел.
Камень был холодным, а еще — чарованным, как и все это место. Интересно, существует ли оно, вот такое, в нынешнем своем обличье? Прячется где-нибудь подле Акадэмии, укрытое полотнищами отворотных заклятий. Запертое древними чарами.
Охраняет…
Кого?
Или что? Вот эту гробницу, от которой веяло древнею жутью? И того, кто в ней схоронен? Мертв ли он? Иль живым заперт?
— Не самим им эта мысль в голову пришла… но показалась удачной. Весьма удачной… и не только им… многие спят и видят, как бы сесть на трон золотой. Или отпрысков своих усадить. Но это те, в чьих жилах хоть капля нужной крови имеется. Сколько их? Десяток семей? Два? Не так уж и много, если подумать. А вот прочих, которым тоже власти охота, великое множество… сотня первая семейств богатых, знатных… при каждом — своя дружина… по отдельности если — плюнуть и растереть. Одного магика довольно, а вот если сговорятся… пока царь один, то и трон один, и тот, кто в него сядет, тоже один, им сговориться сложно…
Она рассказывала это, лаская тварь, в которой все меньше оставалось песьего. Облазила шкура клочьями, а сквозь нее проглядывала иная, но тоже уродливая.
Пес?
Нет.
И не волк. И зверь неведомый, длиннолапый, с короткою шеей, с уродливою безглазой головой. С пастью, в которой клыки двумя рядами…
— А вот если дойдет и до прочих сия идея… — Царица замолчала, и зверь прихватил тонкие пальцы ее, сжал осторожно, не то утешая, не то ласки
