А парочка молодцев в темном углу затаились, только глазища зыркают. Рожи самые что ни на есть висельные. Прибрали бутыль мутного первача да пару яиц крутых на закуску.
— …ты не подумай, ничего личного, дело даже не в тебе. — Кирей тут, что рыба в воде. И никого-то не смущает нездешний вид его, одежда богатая. Кошель кинул корчмарю, тот и рад стараться. Тот и старается. За стол вон почти чистый усадил, крепкий, дубовый. Такой от пола оторвать постараться надо бы. Да и вовсе в корчме этой мебель тяжеленная.
Не для мордобою.
— …ты просто так, к слову пришелся… к делу, точнее. Удобный кандидат. До того удобный, что просто как нарочно создан… пей.
Арей поднял стакан.
Грязное стекло. Оплавленное. И щербленое по краю. Пить из такой посуды — дурная примета, да и вовсе сама вся задумка эта… напьется и полыхнет.
Ни корчмы.
Ни Арея.
Один дядюшка, чтоб его демоны запределья побрали, жив-живехонек останется. Такого небось огнем не возьмешь.
— За тебя, племянничек! — Он сивуху опрокинул в глотку.
И не вздрогнул даже.
Рукавом занюхал и приказал:
— Пей.
Арей и выпил. Пошла… а что вода ключевая, правда, крепости такой, что перед царем-батюшкой, чья физия на творящееся в корчме взирала с брезгливостью немалою, не стыдно. Выпил и вздрогнул.
Ляснул стаканом по столу.
— Наливай.
— До седых коней пьем? — уточнил Кирей, наполняя стакан доверху.
— До них самых… значит, я ни при чем?
— Ни при чем.
— А ты?
— И я ни при чем…
— А кто при чем?
— Чтоб я знал. — Между первой и второй медлить дядюшка не стал. — Тошно мне, племянничек… и с каждым годом все муторней. А ты… не ты… она… хорошая девка. Приглядись. Царских кровей. Этакими невестами не кидаются…
— У меня есть.
— У тебя есть. У меня есть… благодать… эй ты. — Кирей схватил за рукав мужичонку виду прехитрого. Лицом кругл. Бороденка редка, рыжа, а глазья так и посверкивают лисьею хитрецой.
Тепло побежало по жилам.
А ведь зря Арей никогда-то не напивался. Сперва не по годам сие было, потом — не по возможностям. Вторая пошла лучше первой.
— Вот скажи, — Кирей вытащил свой кошель из руки мужичонки, — у тебя невеста есть?
— Есть, господине, — заблеял тот, на колени плюхаючи. — И невеста есть, и жена, и детишек семеро… не сиротите…
— Пшел.
Кирей не стал размениваться на стражу. Пнул рыжего да кошель на стол бросил.
— Видишь, какой богатый. И невеста у него. И жена… и детишек семеро… а ты чем хуже? Была одна — станет две, больше — не меньше. На нее многие зарятся. Девка-то в те годы вошла, когда уж в храм свести можно. И значит, сведут. Свяжут словом перед Божиней и так, чтоб это слово по чужой охоте не развязано было. Дите сделают. И на трон впихнут, хоть ей трон не надобен…
— А я при чем?
— А при том, Арей, что ты, конечно, матушкиными стараниями в Думу ныне вхожий будешь, да чужой… пей, племянничек.
— За тебя, дядюшка.
— Тогда до дна…
— А беды не выйдет?
— Не выйдет. — Кирей сам наполнил стаканы и хлеба корочку протянул, высохшую, что кость старая. Арей и взял. Сунул в рот, пососал. Вкусно… после самогону-то. — Теперь уже не выйдет… да и я пригляжу.
— А сам-то…
