Дурные.
И больно, и горько, а плакать не стану. Пойду соловьев слушать, все для души пользительней, нежели чужие разговоры…
…пред сватами ворота запирают. Трижды ударяют в них посохом дубовым, ошкуренным. И на первый раз надобно спросить, кого это дороженька привела.
Ответят, что люди случайные, подорожные, в поле заплутали…
Лжа.
…и не открывать ворота.
На другой раз скажут, будто бы купцы на ярмароку ехали, да вновь же, с пути-дороженьки сбилися. И внове лжою сие будет. А потому запертыми останутся ворота.
Когда ж третий раз спросит хозяин, скажут, что слыхали, будто бы в доме том невеста подросла, и умница, и красавица, каких свет не видывал. Вот глянуть бы на нее хоть глазочком…
…от тогда-то ворота откроются. И войдет лошадка во двор, и не приведи Божиня, переступит ей дорогу кошка черная иль курица пестрая. В обычае-то и кошек, и курей запирают справные хозяйки, чтоб не вышло сватовству разбиться, но бывали случае, когда соседские неким чудным манером на двор проникали, не иначей волею Божининой, которая знак давала, что не будет в браке ладу.
Еська идет, локоток отставивши.
Говорит чего-то… а я не слухаю, я все думаю… у нас-то куры всякие имеются, и черные, и рудые, и белые… а вот пестрая — одна только. Ее б отловить загодя… и кошку запереть.
Сватов бабка б встретила не хлебом и солью, но лозиною.
Куда девку глядеть?
Зачем?
Этак каждый поглядит — и дыра будет. Аль еще какая напасть приключится. Нет, зазря глядеть не даст. Тогда б и сваха выступила. Заговорила б, что есть у нее на примете молодец. Всем хорош. Хозяин крепкий. И норовом ласковый. И собою-то хороший… и чего только свахи не удумывают, женихов расписывая…
— Зося, ты меня слушаешь?
— Что? А… нет, — честно ответила я и платочек прибрала.
На всякий случай.
Вдруг да разревуся в самом-то деле? Не то чтоб сильно охота, напротив, спокойне как-то… будто подмерзла душа. Оно ж, как подморозит, то и не болит.
…когда сватаются, дверь в хату открытою оставляют, чтоб слышала все невестушка, от первого до последнего слова. И говорят громко. Оно ж, чем громче, тем лучше… иные и вовсе орут, знаючи, что соседям тоже любопытственно.
Их-то после покличут, когда сговоры состоятся. Посядут всем селом невесту пропивать. А пока — бабы к тыну, детишки, кто постарше, тож, слухают, сами перешептываются… а что — все свои-то, кажного что облупленного знают… и коль станет врать сваха вовсе безмерно — без малое-то лжи никакой торг не возможный, — засвистят, загукают. В позатым годе, когда сватали в Виленках девку за Паруся и сваха сказала, будто бы жених пригож собою, что царевич, люди шибко засвистели. Парусь-то и рябенький, и кривоватый чутка… какая красота?
Затое ласковый, что телячья матка.
— От так. — Еська вновь не позволил мне додумать. — Я тут распинаюсь, ее утешая, а она меня не слухает. Про что думаешь?
— Про сватовство.
Я огляделася.
Это ж куда мы зашли-то?
Сад? Не сад… дивный какой-то, будто посадили и забыли… в местном саду не так. Там дерева аккуратные, с гривами причесанными, кусты не растопырьвают ветки колючие, грозя в подол вцепиться, да и травы растут, а не буяют.
…да и закрыли его вновь от праздного шатания.
— Это старый сад… — Еська сощурился на солнышке, сделавшись похожим на лядащего кота. — Присядь вон… лавочка стоит.
И вправду лавочка.
Кривенькая такая, косенькая. Не лавочка — доска, на две чурбушки поставленная. Одну глубже вкопали, другую — выше…
…потемнела лавочка. А все одно крепкая.
И знаю — чья.
Вона, куст черемухи раскинулся, пышный, кучерявый. Отцвела уже, белая, да запах все одно остался.
— Раньше сад здесь был, а потом случилось что-то. То ли бурей деревья поломало, то ли место неудобное… пересадили, чего ценного, а остальное —
