этого представить! Будет, что внукам рассказать, если решу обзавестись семьей. И если навсегда не останемся в этом мире, околев от холода.
– За ВДВ! – донесся до меня сквозь завывание метели вопль Пригоршни.
Что это он?
Я с трудом сделал еще шаг, и понял, что метель стихла.
Нет, поправка, не стихла – просто мы стояли перед стеной, закрывающей от ветра. У Искры лицо было снежно-белым, и даже ресницы обметало инеем. Кажется, девушка еле держалась на ногах – стоило Пригоршне ее отпустить, она начала падать, и подоспевший Май едва успел подхватить сестру.
Пока что мы были живы и даже не заблудились. Стена, перед которой мы стояли, казалась пергаментной на вид, как и почти все вокруг. Я задрал голову, чтобы разглядеть все строение.
Наверняка это создали не люди. То есть, конечно, древние аборигены могли что-то такое учудить, но это сомнительно: слишком странные формы. Даже по сравнению с городом, виденным в холмах. Что-то мне напоминала эта архитектура… Фасад состоял из восьмигранных ячеек, каждая – метра в два высотой, отделена от соседних чуть выпуклым швом. Материал, похожий на пергамент или плотную, бежевую бумагу, тем не менее, был прочным и холодным, как металл.
Здание, кажется, было округлым, вытянутым наподобие груши.
– Да это ж улей! – воскликнул Пригоршня.
– Это – Проклятый город, – откликнулся Май, – здесь нельзя находиться.
– Бред, – отрезал Никита, – Искра совсем окоченела, ей нужно спрятаться от ветра. И всем нам не помешает.
Я осмотрел постройку. Ни окон, ни дверей. Правда, на верхушку вела лестница – тонкие на вид, пергаментные ступеньки. Пальцы уже практически не слушались, и спорить не было времени.
Кивнул Никите на лестницу, напарник понял.
– Кто вперед?
Жутко не хотелось выступать в роли благородного разведчика, но Май замялся – видно было, что он скорее замерзнет насмерть, чем сунется в улей. Мы с Пригоршней уставились друг на друга.
– Я, – вздохнул напарник, – Химик у нас умный, но чахлый, придется мне.
– Н-не ходи, – проговорила девушка, – п-пожалуйста, П-пригоршня! Оттуда н-не возвращаются!
– Я, Искорка, и не оттуда возвращался!
Пригоршня скинул рюкзак и принялся карабкаться на верхушку улья. Его мотало – видимо, там, наверху, ветер был сильнее. Мы с Искрой и Маем сжались в один клубок, подрагивая от холода. Девушка, оказавшись между нами, мелко тряслась и что-то бормотала, на ресницах ее замерзли слезы.
– Спускаюсь внутрь! – крикнул Пригоршня.
Потянулись бесконечные минуты ожидания. Через некоторое время я понял, что засыпаю – верный признак подступающей смерти от переохлаждения. Никиты все еще не было. Искра начала падать, Май подхватил ее, принялся растирать уши, руки…
– Пойду за ним, – решился я. – А лучше пойдем вместе. Выбирайте, что больше по нраву: замерзнуть здесь к чертям собачьим или сунуться внутрь?
Май прерывисто вздохнул:
– Давай вместе.
Подъем я запомнил смутно – череда изматывающих, монотонных движений далеко за пределами человеческих сил. Вещи мы тащили на себе, может, это и было глупо, но на умственные усилия не осталось ресурсов. Наконец, мы оказались на верхушке улья, и в лицо ударила метель. Почти ничего не было видно, я скорее нащупал, чем рассмотрел, круглую воронку лаза и подался внутрь, выставив руки в попытке ухватиться…
…Темнота. По счастью, я приземлился на рюкзак – в спину что-то врезалось, но, по крайней мере, не сломал позвоночник. В темноте я не мог разглядеть даже сводов помещения. В том, что это – именно помещение, не сомневался: воздух был затхлым и, к счастью, достаточно теплым. Звук дыхания отражался от стен. Где-то капала вода. Размеренно, гулко.
– Никита! – позвал я тихо. – Искра! Май!
Странное шелестящее эхо. Я выпутался из лямок рюкзака и аккуратно перекатился на четвереньки. Темно – не то слово, черно кругом, даже собственных рук не видно. Интересно, где же я оказался? Фонарик был в кармане. Я нащупал его и включил, направив вверх, чтобы свет рассеялся и не так резал глаза.
Все равно навернулись слезы – слишком долго я пролежал в абсолютной темноте. Постепенно проступили очертания тесной комнатки – шестиугольные стены, шестиугольный потолок… Высота помещения – метра два от силы, выпрямиться получается, но – давит. Хорошо, что у меня нет клаустрофобии.
Все поверхности гладкие, из напоминающего пергаментную бумагу материала. Ни следа двери.
– Пригоршня! – позвал я уже громче.
Снова – легкий шелест эха, будто таракан пробежал по листу фольги. Аж мурашки по коже. Никто не откликнулся.
– Не будем унывать, – отчетливо произнес я. – Главное, я здесь один. Никаких мутантов. И тепло. С остальным разберемся.
