– А если можем? Если мы действительно всемогущи – просто забываем об этом?
Рыба передвинул на доске пару фигур и возбужденно продолжал:
– Сейчас ты спишь! Так? А теперь представь, что тебе надо проснуться! Там, в твоём реальном мире, они ждут тебя… чтобы… подписать деловую записку! Что ты сделаешь, чтобы проснуться быстро?
– У тебя плохое настроение, я поняла. Такое настроение надо лелеять и пестовать в одиночестве, и ты хочешь от меня избавиться. Давай я просто пойду и погуляю по городу – я давно этого не делала. Я буду гулять, а ты успокоишься. И завтра снова заснём куда-нибудь вместе.
Рыба подошел к Наташе, молча обнял её и прижал к себе.
– Когда мы вдвоём, кажется, что никого больше нет и не надо. Это иллюзия. Для того чтобы заснуть, мы закрываем друг другу глаза! – сказал он. – Закрываем глаза, закрываемся от мира. А надо – открывать!
– Но у нас и так глаза открыты! – возразила Наташа.
– Именно! – Рыба торопливо подошел к доске, передвинул сразу четыре фигуры, затем достал последний уцелевший белый листок, некое подобие авторучки, и что-то быстро стал писать. – Твои глаза открыты, но ты в это время спишь. Спишь, и думаешь, что не спишь.
– Нет, ну я знаю отлично, что хрупкий мир мне только снится.
– А вдруг и мне он тоже снится? А всего-то и надо – открыть глаза, а не закрывать их.
– Мы сейчас спички в глаза друг другу будем вставлять, я угадала?
Рыба отшвырнул листок и ручку и вернулся к «Завоевателю». Обошел стол, как полководец обходит план сражения, сделал ход, ещё один. Наташа осторожно взяла в руки стихотворение – словно опасаясь, что сухой лист рассыплется от её прикосновения. Буквы незнакомого алфавита постепенно приобрели осмысленный вид и как бы нехотя сложились в строчки:
Рыба снова обошел доску, нанёс противнику последний удар и удовлетворённо констатировал:
– Рыба. Полная победа, и при этом все живы.
Наташа выронила листок.
– Видишь, всё не так плохо, – сказала она. – Может быть, ты пойдёшь теперь на работу, а я буду сидеть рядом, тихо-тихо?
– Нет. Мы будем смотреть друг другу в глаза. А потом откроем их. И если не сможем проснуться, – Рыба смешал фигуры на доске, – то я сделаю всё, что ты скажешь: пойду на работу, зажгу три или четыре драгоценных, никому на самом деле не нужных чашки, потом ты проснёшься, а я усну, и так будет всегда, пока кто-то из нас не заснёт окончательно.
– Давай только не будем загадывать так надолго, – остановила его Наташа. – Сейчас мы вместе. А «потом» будет потом. Но если хочешь, то можно поиграть в гляделки. У тебя есть специальная комната для этой церемонии?
Рыба молча сел на пол.
– Глаза в глаза! – приказал он.
Наташа опустилась напротив. Что на него нашло? Какая неумная затея, какая нелепая трата времени – их общего, такого драгоценного времени! Одно дело – бродить вдвоём в одинаковых снах, другое – пытаться проснуться. Да вдобавок ещё и не там, где засыпал. А где? Она словно ощупывала в темноте пыльный угол под кроватью, пытаясь найти то, о чём не имеет понятия. Вот пальцы упёрлись в стенку. Это предел, граница, всё. Провал и поражение. Наташа не в состоянии вместить столько незнакомого смысла, она слишком обыкновенный человек.
Слишком обыкновенный… Знакомое ощущение бессилия перед лицом чего-то непостижимо-значительного. Такое же точно ощущение возникло у неё, когда она рассматривала «Закат над Зелёным морем». Смотрела и думала, что не сможет вместить в себя все детали этого невероятного видения. Воспоминание пришло на помощь в нужный момент. Невидимые руки чуть-чуть раздвинули воображаемые границы понимания. В голове прояснилось.
Это такая игра, просто такая игра. Забыть внешность, забыть лицо, забыть, что перед тобой – любимый человек. Глаза в глаза. Две планеты, две замочных скважины, две мишени. Глаза в глаза. Смотреть не отрываясь. Быстро и часто моргать от напряжения. Потом привыкнуть. Глаза в глаза. Нырнуть в их бездонную глубину – сперва в левый, потом в правый, или наоборот? Нет, надо разом – в оба. Смотри в оба. Глаза в глаза.
Веки дрогнули, поползли вверх, как занавес.
Затекли от неудобного сидения ноги. Наташа поменяла положение. Она покачивалась на качелях в старом запущенном саду. Скрипели верёвки, с помощью которых деревянное жесткое сиденье было прикреплено к толстой ветке старого каштана. Пахло копченой колбасой. Прохладный ветер обдувал
