Гудки были длинными и неуютными. Как будто в офисе Сергея Сергеевича сегодня был выходной. Наконец подал голос автоответчик, сообщивший, что секретаря нет на месте, но можно воспользоваться внутренним номером абонента. Наудачу Виталик набрал первый попавшийся «внутренний номер абонента», попал в бухгалтерию. К счастью, там сидели живые люди, которые, не задавая лишних вопросов, переключили его на Ольгу Викторовну.
— Пора! — Виталик передал трубку Борису.
Тот ничуть не изменился в лице, продолжал сидеть, чуть ссутулясь, поглядывая на обезумевшего режиссёра. Но когда он заговорил, Виталик сам — несмотря на то, что приятные полноватые блондины никогда не волновали его, — о да, он сам готов был сделать всё, что угодно.
— Ольга Викторовна? Здравствуйте, дорогая. Вы меня узнали?
Пауза. Ольга Викторовна осмысливает случившееся и, видимо, прикладывает ко лбу графин с холодной водой.
— Знаете, я долго думал о вас и вообще об устройстве мира. Да, как-то случилось само собой. Мне кажется, вам следует назначить своим заместителем Сергея Сергеевича.
Снова пауза.
— Считайте, что я так хочу. Да, если вам будет угодно — требую. Что вы говорите? Пожалуйста, конечно. Я очень рад, что вам понравилось, мне тоже очень дорога именно эта роль. Планы? Да вот сейчас, — Борис метнул убийственный взгляд в сторону Порфирия. Тот стоял на руках и при этом орал на статистов в мегафон, который заботливо держала перед ним женщина в кожаной куртке, — вот сейчас участвую в очень интересном и непростом проекте. Нет, не могу сказать, когда выйдет на экраны. Даже названия сказать не могу — оно уже раз двадцать менялось. Ну, так мы договорились насчёт Сергея Сергеевича? Уже подписываете приказ? Чудесно. Всего хорошего, драгоценная моя Ольга Викторовна.
Борис вернул Виталику трубку, встряхнул опустевшую флягу, даже перевернул её. Встал, потянулся.
— А пойдём-ка отметим в каком-нибудь тихом местечке назначение этого Акакия Акакиевича помощником столоначальника?
Техник, как загипнотизированный, поднялся с места и двинулся вслед за знаменитым артистом.
Когда они отошли на значительное расстояние от памятника, послышался усиленный мегафоном крик Порфирия Сигизмундовича: «Обогащайте роль!..» Далее следовал неразборчивый поток ругательств.
Тяжелая дверь открылась от лёгкого прикосновения, словно боялась щекотки и поспешила отскочить в сторону. Бесшумно и призрачно затворилась за спиной. Денис поискал половик или хотя бы веник, чтобы стряхнуть с кроссовок уличную грязь. Слева в стене обнаружилась небольшая ниша, в ней — мешок с бахилами. Порадовавшись предусмотрительности хозяина, Читатель нацепил бахилы и шагнул в царство книг.
Пахло кондитерской лавкой: кардамон, имбирь, корица, ещё что-то сладкое. Книжные лакомства, букинистические редкости и просто хорошие книги, которые нелегко достать, стояли тут и там. Денис подошел к ближайшей полке, принюхался. Клей, старая бумага, переплёт. Но кондитерский дух витал под потолком, отвлекал и смущал.
Шагая почти бесшумно — лишь бахилы тихонько хрустели, — Денис поспешил на запах. Пробираясь между стеллажами и полками, он не забывал поглядывать по сторонам. Сокровища! Сокровища были повсюду! Внезапно он словно вышел из кулис на ярко освещённую сцену. Почти всё пространство «сцены» занимал прилавок. За прилавком сидел старик и внимательно изучал содержимое большой глиняной миски. Потом — раз — погрузил в неё ложку и отправил в рот какое-то бурое варево. Прожевал, проглотил. Тяжело вздохнул. И повторил операцию.
Денис стоял, не зная, что сказать или предпринять, — он явно не вовремя, у хозяина — обед. Но если хозяин обедает на рабочем месте (как Шурик) — значит, он не собирается прерывать работу? Внезапно скрипнула половица. Читатель уставился себе под ноги: нет, пол был цементный. Но он явственно слышал этот скрип старого паркета, какой ни с чем не спутаешь. Старик за прилавком тоже услышал его, потому что отвлёкся от миски и неласково посмотрел перед собой.
— Здравствуйте, — сказал Денис и склонил голову. — Извините, что я вам помешал.
— А вы не мешаете, — объявил хозяин и отодвинул миску. — Наоборот! Теперь у меня есть повод не доедать это… — его аж передёрнуло, — эту кашу.
Посетитель подошел поближе. Теперь не было никакого сомнения в том, что запах бакалейной лавки исходил именно от миски.
— Лекарь прописал овсянку, — по секрету поведал старик, — а я её терпеть не могу. Особенно овсяный кисель. Лучше смерть, чем кисель. Но слаб я — смерть ещё ладно, а желудочные колики — совсем скверная вещь. Вот и ем эту… кашу эту. Добавляю всё, что только может её облагородить. Сахар, корицу, имбирь. Анис вчера насыпал, но это бред. Бадьян — ещё хуже. Шоколадную крошку, какао — так ещё можно терпеть, но диабет не дремлет. Изюм, курага, шиповник… Но пресная суть каши от всех этих добавок не меняется. Знаете, мне тут на днях принесли книги, чтобы я их оценил. Обложка — шоколад с изюмом. Кожа и золотое тиснение. Ручная работа. Открываю, а внутри какая-то скучнейшая история. Пресная и вязкая. Да и блок заурядный, штампованный, не штучный. Я ещё сказал: вы обложку оторвите и продавайте отдельно, больше выгадаете. Вот так и с этой кашей. Какую обложку ни приделай к ней, а она остаётся овсянкой.
— Овсянка очень полезна, — возразил Денис. — Я часто ем её на завтрак. Без всяких специй.
— Как только в молодости люди над собой не издеваются, — покачал головой старик и спрятал миску под прилавок. Облизал ложку и отправил её
