хоть и различной стойкости были стволы и по-разному прочным было дерево.
Почему же все-таки приобретатели богатеют, а изобретатели беднеют и разоряются?
Вопрос сложный, а ответ простой.
Великий американский ученый и политический деятель Вениамин Франклин, повидавший и бедность и богатство, писал: «Как трудно пустому мешку стоять прямо, так трудно и бедному достичь желаемого».
Вообразите бедняка, который сделал изобретение, скажем, хочет внести революцию в какую-то технологию на заводе. Своего завода у него, разумеется, нет. Он не только не владеет средствами производства, но и не имеет средств к пропитанию. Завод принадлежит предпринимателю, революцию приходится производить на его заводе, ему-то и приходится нести на продажу патент. Патент — грамота гордая, можно бы войти с достоинством, но… полезнее вид искательный. И хотел бы покуражиться, да нельзя. Можно бы поторговаться, но не до бесчувствия… Место строгое, глаза стальные. Если приглянулась твоя выдумка — не ломайся, отдавай добром. А не то возьмут без спросу. Есть сто способов ограбления, отработанных, как приемы джиу-джитсу. Все будет разыграно, как по нотам. Подкинут, никого не спросясь, твою идейку в заводскую лабораторию. Вон в тот корпус в восемь этажей! Сила! Там возьмутся за нее сотни опытных рук. Чуть переиначат, чуть продвинут вперед, чуть подгримируют, и пошла в бюро изобретений встречная контрзаявка на смежный, чуть перелицованный патент. Вроде бы твоя идея, вроде бы и не твоя! А теперь кричи караул, жалуйся! Обивай пороги судов. Фирма респектабельная, адвокаты тертые, эксперты подмазаны. Валяй, воюй!
Допустим и лучшую ситуацию. Изобретение сделал человек состоятельный, денежный. Это, конечно, более редкий случай, как и всякая двойная удача: капиталист и он же изобретатель! Капиталист наш ни к кому не идет кланяться, сам реализует свою машину. Но какое это, оказывается, накладное дело осуществить большое изобретение! Тут и чертежи, и модели, и образцы, и создание необходимых материалов, личные труды и заказы на сторону, и бесплодные опыты с искоркой надежды вдали. За все — плати.
Прибылей, заметьте, пока никаких, одни издержки. Изобретатель ночей не спит от мозгового напряжения. Он так полонен творчеством, что почти забыл, как делать деньги. Начинает подтаивать его состояние, но обратного хода нет, слишком многое прозаложено. Он продал что мог, задолжал всему свету, и все-таки денег не хватает. Еще бы один последний, окончательный образец, еще бы десять тысяч долларов — и твоя взяла!.. Но нет этих денег, и добыть неоткуда.
А сосед его, финансовый туз, с любопытством наблюдает, как мается изобретатель. Он не морщит низкий лоб, не перегружает плоский череп творчеством, он знает одно — наживает деньги. Если б даже он и умел изобретать, так не стал бы утруждаться, не к чему. Он сидит на мешках с золотом и смотрит издали, как барахтается творец, и он знает, что недолог час, когда тот приползет сам, поднесет ему изобретение на блюдце. Он закупит его на корню, почти готовеньким, и заплатит за него подешевле, чем стоит машина, ровно столько, во сколько ценится человеческое отчаяние.
Конечно, бывают исключения. Природа и общество иногда рождают геркулесов. Появляется человек с головой творца и железной рукой дельца и сквозь джунгли капитализма пробивается со своим изобретением к деньгам и славе. Он ведет такое головоломное существование, что напоминает пианиста, исполняющего левой рукой этюд Скрябина (есть такой для одной лишь левой руки), а другой, кулачищем, отбивающегося от негодяев. Уатт, Белл, Эдисон — единицы из тысяч…
В капиталистическом обществе свирепствует закон, по которому приобретатели богатеют, а изобретатели разоряются. Его можно сформулировать почти в математической форме. Дело в том, что первичные — затраты на создание машины много больше, чем затраты на ее воспроизведение, повторение. На это указывал Маркс. Сотворить дороже, чем повторить. Украсть легче, чем создать.
И приобретатели и изобретатели барахтаются в мутных волнах капиталистического моря. Но у изобретателя, у творца, как булыжник на шее, дополнительный груз затрат. И поэтому он первый обессилеет и опустится к ногам приобретателя. В мире, где господствуют приобретатели, изобретателям счастья нет. Не такая уж это гордая грамота — изобретательский патент.
В нашей стране, где все наиболее ценное — общая общественность всего народа, изобретатели предпочитают не брать патентов. Они получают авторские свидетельства.
Авторское свидетельство — такая же торжественная грамота, как патент. Она подтверждает, что техническая выдумка автора действительно изобретение, и он имеет право называться изобретателем. Но изобретение, на которое выдано авторское свидетельство, переходит в собственность государства. Любая фабрика, любой завод нашей страны могут, не спрашивая изобретателя, применить у себя его изобретение, но обязаны непременно выплатить изобретателю законную премию, тем крупнее, чем больше от изобретения пользы. Мало того, авторские свидетельства на изобретения, признанные особенно полезными, государственные органы берут под контроль и предписывают жесткие сроки их внедрения. Для работы над своими изобретениями изобретателям предоставляют цехи и лаборатории, прикрепляют помощников-специалистов. Существует Государственный комитет по изобретениям и открытиям СССР, Всесоюзное общество изобретателей и рационализаторов. Изобретателям присваивают почетные звания «Изобретатель РСФСР», их награждают орденами, присуждают им Ленинские премии.
Тут бы можно говорить без конца. Но мы очень увлеклись сравнениями положения изобретателей у нас и в капиталистическом мире. Нам придется их еще и еще раз сравнивать. Не это главная тема книжки. Приглядимся к кроссу изобретателей, поговорим о новизне.
Где же финиш, к которому по множеству маршу ртов стремятся изобретатели? Где же судьи, которые отмечают победителей в беге?
Финиш — это здание с вывеской «Бюро изобретений». Судьи — это эксперты, сотрудники бюро. Они работают в залах, заставленных шкафами с ящиками, похожими на каталог обширной библиотеки. В ящиках копии патентов на все изобретения, которые когда-либо были сделаны в любой стране: миллионы патентов! В ящиках сотни тысяч вырезок из журналов и книг с описанием изобретений. Здесь патенты на пароходы и мухоловки, самолеты и зубочистки, экскаваторы и подтяжки.
Здесь — вы слышите, как бьется сердце! Где-то здесь листовка, оттиснутая старым шрифтом с дореформенными «твердым знаком» и «ятью», с прямоугольной схемой на белом поле. Это патент Можайского на первый самолет! Привилегия П. Яблочкову на его «электрическую свечу»; статьи Циолковского; чертежи паровой машины, изобретенной Ползуновым. А не здесь ли привилегия Ломоносову «на делание разноцветного стекла, бисера и стекляруса, дабы он, Ломоносов, якобы первый в России тех вещей сыскатель, за понесенный им труд удовольствие иметь мог». Все это русское, бесспорное, наше… Здесь большие и малые изобретения, сделанные во всех странах мира.
Изобретатели посылают в бюро свои проекты с просьбой выдать им авторское свидетельство или патент. И бюро, как на спортивном финише, регистрирует дату прихода, дату получения проекта.
Пароход, станок, самолет — любая современная машина — это плод выдумки тысяч людей, и почти никогда не бывает так, чтобы изобретатель предложил машину, в которой все, до последней детали, выдумано заново. Чаще всего изобретения отличаются друг от друга какими-нибудь частностями, отстоят от предыдущего на какую-нибудь одну невысокую ступеньку.
Эксперты, с проектом в руках, принимаются шарить по ящикам, забираясь по лесенкам до самых верхних полок. Кропотливо листают патенты и вырезки, роются до тех пор, пока твердо не убедятся, что есть она, эта ступенька, что изобретатель действительно пришел первым и никто до него ничего подобного не предлагал. Только тогда выдают патент или авторское свидетельство.
Описание изобретения в патентной грамоте или в грамоте авторского свидетельства заканчивается маленьким раздельчиком, озаглавленным «Патентная формула» или «Сущность изобретения». Здесь скупыми и точными словами формулируется самая сущность изобретения. Ее силятся выразить по возможности одной фразой. Посредине фразы жирным шрифтом отпечатано слово отличающийся. За ним и упоминается та ступенька нового, на которую поднялся изобретатель.
Патентная формула на автомобиль выглядела бы примерно в этом роде:
«Самодвижущаяся дорожная повозка, отличающаяся применением двигателя внутреннего сгорания».
Но патент с такой широкой формулой вряд ли выдадут. Это означало бы объявить одного человека владельцем идеи всех возможных автомобилей. А ведь разновидностей автомашин может быть тысячи. Коллективное творчество в целой области техники затормозится.
А такая патентная формула наверное допустима:
«Рулевое колесо автомобиля, отличающееся тем, что в целях удобства управления его обод сделан овальным».
Я видел на выставке в Париже модель автомобиля с овальной баранкой. Говорят, действительно удобно.
На широких патентных формулировках люди обжигались. В XVIII веке было так, что английский изобретатель Севери, человек с большими связями в парламенте, под заявку на простейший паровой насос изловчился получить патент на «движущую силу огня». С той поры блюстители закона, обнаружив в какой-либо машине огонь, принимались свистеть в свисток с горошиной, словно бы застукали узелок с краденым. Много лет подряд изобретателей тепловых двигателей принуждали идти на поклон к Севери, отсылать ему богатую дань. Получив кошелек с деньгами, Севери благосклонно разрешал применять в машине огонь. А при малом взносе куражился и тащил конкурента-изобретателя в суд. На сегодняшний взгляд, это выглядит таким же нахальством, как патент на способ дышать носом. Но в то время исключительное право Севери было сильным тормозом на пути развития паровой машины.
Но, конечно, и слишком узкие формулировки для изобретателя невыгодны, потому что не могут, как следует, защитить его авторства.
Бывает, что два изобретателя почти одновременно приходят к финишу, почти одновременно присылают в бюро заявки на одинаковые изобретения.
Величайшее изобретение — телефон — пришло в голову одновременно двум незнакомым друг с другом людям: Беллу и Грею. Но Белл подал свою заявку на час раньше Грея. И этот час решил их судьбу. Слава и деньги достались Беллу, имя Грея потонуло в безвестности.
А бывало, говорят, в старину и так… Один монгол в глухом, далеком селенье построил скрипучую машину на колесах, похожую на деревянный велосипед. Он катил на ней между юрт и чувствовал себя великим изобретателем. Но доехав до большого города, он был потрясен, увидев стальные стремительные велосипеды, бесшумно пролетающие мимо!
То же чувствует бегун, отставший в кроссе, завершая свой длительный пробег. Он бежал один, растеряв товарищей. Он не знает еще своего места и с надеждой вбегает на стадион. Пусто. Погашены огни. Сторожа подметают безлюдный амфитеатр.
Если изобретатель движется к цели и не знает работ своих товарищей, ему так же худо, как слепцу без поводыря.
